Ключи Коростеля. Ключ от Дерева - Сергей Челяев

На исходе второго дня следы раздвоились. После минутного совета друиды выбрали цепочку с меньшим количеством следов, и интуиция Книгочея не подвела: спустя час ходьбы следы вновь соединились. По мнению Травника, зорзы вряд ли умышленно запутывали следы, скорее несколько охотников уходили за добычей в прибрежные леса. Однако никаких следов костра или стоянки друиды не обнаружили. Так или иначе, следы были по-прежнему отчетливы, и друиды шли быстро и, кажется, не чувствовали усталости. За всю свою жизнь Ян никогда не шел так быстро и, главное, так долго, даже когда пришлось выходить из окружения и людей гнал вперед слепой, безрассудный страх перед неминуемой смертью. Общий ритм движения передался и ему, и Ян, и без того неплохой ходок, черпал силы в спокойной уверенности друидов, которые заметно превосходили его в умении быстро двигаться в лесной и холмистой местности. Ни одна преграда не задерживала их надолго – друиды, обладавшие разносторонними знаниями и навыками, умело применяли способности каждого, подобно руке, каждый палец которой играл свою особую роль в крепком кулаке.

Ключ по-прежнему висел у Яна на шее, старый металл нагрелся от тела, и только. Коростеля не покидала мучительная мысль о предательстве, и он несколько раз порывался поговорить об этом с Травником, но друид отмалчивался, не отрицая и не соглашаясь с доводами Яна. Тот много размышлял над словами Гвинпина, но проникнуть в замыслы Птицелова Коростель не мог. Однако он с ужасом осознавал, что соглядатаем зорзов в отряде мог оказаться любой, кроме него самого, разумеется. Ян нервничал, переживал, но поделиться своими сомнениями ни с кем не мог – Травник запретил строго-настрого.

Между тем Лисовин и Гвинпин уже вторые сутки шли через лес, который, похоже, и не собирался заканчиваться. Дождь шел по нескольку раз за день, причем начинался всегда внезапно, когда небо было глянцево-голубым и безмятежным. Гвинпин, когда пришел в себя, сразу же рассказал друиду свой сон, пристально глядя Лисовину в глаза. Тот солидно выслушал, покровительственно потрепал куклу по деревянному загривку и посоветовал не мечтать перед сном.

– Выкинь из своей головы все свое лицедейское прошлое, приятель, – усмехнулся Лисовин, ожесточенно потроша молодую куропатку, пойманную поутру в высокой росной траве. – Ты теперь подмастерье друида, и пора уже перестать обращать внимание на всякую чепуху. С той компанией, за которой мы гонимся, впереди еще столько хлопот – мороки не оберешься. Так что побереги нервишки, птица…

Гвинпин молча выслушал поучения приятеля. Хотя он и не со всем согласился, он уже успел привыкнуть доверять Лисовину во всем, что касалось их пути, поэтому только кивнул и побрел к привычному для успокоения нервов занятию – поковыряться в стволе какого-нибудь дерева потрухлявей. Выбрав подходящий тополь, Гвинпин вздохнул, закрыл глаза и с наслаждением погрузил нос в подгнившую древесину.

Лисовин молча смотрел на новоявленного дятла, и вдоль его широкого лба пролегла глубокая морщина. Перед ним лежала разделанная куропатка, внутренности он подвесил на ветку, невысоко, для зверья малого или птицы какой. Сильные узловатые пальцы друида, не боявшегося ни зверя, ни человека, противостоявшего за долгие годы служений и лесования не одной смертельной опасности, пальцы Лисовина, вымазанные розовой птичьей кровью, тихо дрожали.

Большая красноватая птица, мерно взмахивая сильными крыльями, медленно летела над лесом. Под ней простиралось необозримое море буроватых сосен с зелеными пятнами орешника и ясеня, под правым крылом текла туманная река, берега с залысинами отмелей тянулись плавной извилистой линией. Птица спешила на север, и на дымящийся внизу на полянке костерок она не обратила внимания.

Человек по имени Птицелов крепко спал под кустом, его тело изрядно натрудилось за день. Рядом в шалаше спали еще двое, на траве валялись птичьи косточки и сизые с отливом перья. Через полчаса угрюмый и небритый человек с лихорадочным блеском в глазах должен был их разбудить, дорога не ждала. Он сидел и тихо покашливал – болезнь отпускала медленно и неохотно, как затянувшаяся зима.

В тенистой чаще, поросшей сплошным ковром папоротников, на спине лежал человек, закутанный в черный плащ. Черная полумаска скрывала его лицо, на руках были надеты матерчатые рукавицы, больше сродни перчаткам, не слишком уместным в диком лесу. Широко раскрытые глаза – устремлены в небо. По его щеке тихо полз зеленый лесной клоп, плоский, как листочек, этакий маленький бурый ноготок в крапинках. Он смело продвигался вперед, потому что человек лежал, не шевелясь, даже ноздри его были неподвижны, к тому же в темных глазах лежащего человека не отражалось синее облачное небо, упорно просвечивающее сквозь сосновые кроны.

* * *

Где-то далеко одиноко стоящий дом Коростеля утопал в зарослях черемухи, над которой повисло басовитое гудение пчел и шмелей. Изредка белопенные ветви посещали первые бронзовки, но время их еще не пришло – сирень только-только вывесила тощенькие кисточки, которым в скором будущем, у границы лета, предстояло налиться цветом и залить двор медвяным ароматом. Ставни были закрыты – гостей никто не ждал.

В опустевшем замке храмовников было тихо. Лесные голуби, облюбовавшие высокие карнизы башенных окон, грелись на солнце, чинно вышагивали по подоконникам, бродили друг за другом во дворе. В небе над двориком часовни кружили несколько влюбленных голубиных пар. Горлинки, не очень охотно селящиеся в людских домах, пусть и заброшенных, уже давно свили гнезда в высоких минаретах покинутой твердыни, здесь выросло уже не одно поколение пугливых вяхирей и смешалось с домашними сизарями – местными старожилами. Цветочные венки на полу часовни медленно гнили в сыром воздухе, распространяя вокруг причудливые удушливые ароматы. Меж букетов шныряли вездесущие крысы, привлеченные необычными запахами, однако поживы длиннохвостым грызунам в замке не было уже давно, и умные животные потихоньку переселялись в амбары и подполы окрестных деревень. Звериное чутье, стократ усиленное постоянной борьбой с человеком за выживание, безошибочно подсказывало крысам, что в замке вряд ли кто уже захочет селиться в ближайшие годы.

Рыбака первым увидел Збышек. У пологого берега по колено в воде немолодой уже и слегка сутуловатый человек вынимал из переметов широких трепещущих плотвичек. Он не обратил внимания на проходящих. Илистый берег, видимо, был полон невидимых ямок, затянутых цветущей ряской, и ноги мужчины слегка скользили по дну, нащупывая надежную опору. Март негромко окликнул его, и человек обернулся. В ту же секунду ореховая палка, верой и правдой служившая всю дорогу посохом, выскользнула у Яна из рук. Перед ним стоял его отец.

– Отец… – прошептал он дрожащими губами, чувствуя странный холод в животе и выше. Незнакомец, однако, его услышал и внимательно оглядел Коростеля с головы до ног. Затем он молча отрицательно покачал головой. С его соломенной шляпы с широкими полями сей же час слетела большая рыжая стрекоза-коромысло и, недовольно треща жесткими крыльями, закружила над ним, примериваясь поудобнее присесть обратно.

– Ты ошибаешься, парень, – негромко проговорил рыбак, улыбнувшись Яну краешками губ. Он без боязни окинул вооруженных друидов спокойным, несколько даже безмятежным взором. – Ты, наверное, меня спутал. Я не твой отец.