Андерманир штук - Евгений Клюев

– Понятно, – опять вздохнул Клейн. – Тут уж больше, дорогой мой, ничего не отрегулируешь… Обмены, купля-продажа, завещания неправильные – куда от этого денешься! Да и страна-то ведь, согласись, давно не та.

– Рухнет оно все не ровён час! – с садистским наслаждением (откуда бы!) произнес Владлен Семенович. – И нас под собой погребет.

– Да погоди еще, – узее некуда улыбнулся Клейн, – не торопись, любезный Владлен Семенович. Нас так быстро не погребешь! Прежде чем оно все рухнет, надо еще, чтобы кое-что кое с чем слилось, а при слиянии-то как раз и обозначится в нашу сторону перевес. Это мы их поглотим, а не они нас, так я думаю.

– И – что? – не сориентировался вовремя Владлен Петрович.

– Что! Он говорит – что! – расхохотался Клейн. – А то, мой дорогой, что не даром ведь мы семьдесят лет насмерть стояли… успели ведь хозяйством обзавестись, или как?

Владлен Семенович чувствовал, что теряет нить, и решил вклиниться как бы некстати:

– Одних улиц Соколиной горы сколько… одних Парковых!

Получилось – кстати.

– А я о чем! Плюс все Большие, которым соответствуют Малые и Средние, плюс все Верхние, при которых Нижние и опять же Средние, плюс все нумерованные – типа Соколиной горы, Песчаных, плюс все с историческими, якобы отмененными названиями, а сколько и вообще не названных… нет, Владлен Семенович, этому всему не просто рухнуть. И потом – нумерация домов, за которой никто веками не следил… лучшее изобретение человечества: отдельная нумерация четных, отдельная – нечетных. Вот уж где сам черт ногу сломит… Пока человек на одной стороне улицы сосредоточен, ему другая совсем не интересна – и наплевать человеку сто раз, какая там нумерация. А там ведь вообще ничто ни за чем не следует, на другой-то стороне!.. И эти добавочные корпуса – тоже неплохое изобретение: корпус Б, корпус В, корпус Г, причем все в глубину уходят, но стоят нестройно: ищи, значит, свищи! Пока в поисках какого-нибудь корпуса Г плутаешь, название улицы забудешь. И, заметь, я не говорю про объекты особого назначения, про закрытые парки, про закрытые транспортные пути, про огромные… бескрайние площади для особого рода торжеств. И про остальное тоже не говорю.

– Господи, сколько же этого всего! – чуть не выдал себя Владлен Семенович.

– А ты будто не знал, – проигнорировал осечку Клейн. – Тоже ведь, небось, по местам заповедным прогуливаешься иногда – или как? Правда, теперь посторонних больно много – прогуливаться противно… Я до середины восьмидесятых сюда-то и не ходил почти: только из интереса раз-другой вылазку сделаю – и назад. Подолгу никогда не оставался. – Похоже, Клейн забыл, что у него есть собеседник: стоял, опершись локтями на гранитный парапет Москва-реки, смотрел в блестящую воду, не менявшуюся столетиями, и – бредил. – Да и чего мне тут делать-то было? Жил я – там, работал – там, даже в кино там ходил… помнишь кинотеатр на 14-ой линии ГУМа? Хотя… что ты про кино знаешь! Там еще во время фестивалей фестивальные фильмы всегда тайком крутили. Я, помню, в семьдесят девятом «Христос остановился в Эболи» Франческо Рози пять раз посмотрел… даже больничный взял, а на 14-ой линии возьми с начальником моим прямым и столкнись. Так он засмеялся, признался, что тоже на больничном, и говорит: «Удачный мы с Вами фильм для больничного выбрали». Э-эх… все же свои были тогда, легко между собой договаривались, проблем – никаких! Потом, после фильма, мы с ними сразу на 15-ую линию отправились, к «Померанцеву» – такой-то ресторанчик ты уж помнишь, там одни наши пировали, потому что вход только с Двинской имелся, ее из этих никто не знал. – Клейн летел над просторами своей памяти, откровенно разговаривая уже с самим собой. – На немецкое пиво отправились с жареными орешками чешскими, хорошо пиво было, хороши орешки! Там мне, кстати, начальник мой прямой и рассказал, что всегда себе любовниц с этой стороны заводил, но на ту сторону их не таскал: принесет им что-нибудь оттуда, авокадо или, там, тоблерона брусочек, – у них глаза как плошки: человек со связями! А мне вот женщины отсюда никогда не нравились: тяжелые они все, издерганные жизнью… Даже когда я их там, на той стороне, встречал – пяти минут хватало, чтобы понять: отсюда. Разница – как между Восточным и Западным Берлином, я для себя это так в былые времена обозначал.

– А работал-то кем, Виктор Александрович? – осторожно встрял совсем притихший собеседник и пожалел: сбил Клейна, дурак!

Но сбить Клейна сейчас было невозможно: он кружил над засекреченной Москвой двуглавым орлом, в разные стороны глядел – весь внимание.

– Да кинокритиком, кем! Я думал, ты меня по фамилии знать должен! Хотя… ах, да, ладно, не серчай, забыл я, что ты не киношный. А на этой стороне – тут я задыхался просто. Даже удивлялся, как они здесь вообще жить могут: денег вечно не хватает, жрать нечего, развлечений приличных никаких, город грязный, заплеванный весь. Нет, отношения-то, конечно, кое с кем приходилось поддерживать, как и всем нам, но это так, для проформы, в основном. Сам помнишь, какие указания были: домой отсюда народ не водить, подробностями жизни ни с кем, кроме тутошних, не делиться, на свою сторону по возможности незаметно переходить, увиденного-прочитанного здесь на той стороне не обсуждать… – да, были люди в наше время, которые правил этих держались. Пока держались – все и держалось, а теперь вот плывет в разные стороны… и даже поговорить об этом не с кем.

– Ну, оно и с самого начала обречено было… – осторожно выстрелил в пустоту Владлен Семенович. – Меня, например, всегда удивляло, что никто с этой стороны на ту найти дороги не мог: не так ведь оно и трудно, вообще-то говоря, согласись.

– Не скажи, – задумался Клейн. – Все гениально устроено было, в соответствии с принципом: что не обозначено, того и нет! Как в кино… А что дороги туда не находили – так, во-первых, и не искали, а во-вторых, как искать то, чего якобы нету? Если ты знаешь, что здесь поворот, ты поворачиваешь, а если не знаешь – дальше идешь… вот, собственно и вся премудрость. Нельзя найти то, чего не ищешь. Нельзя захотеть того, чего не представляешь себе. Нельзя ощутить потребность в том, у чего нет названия. Железная ведь логика-то! А отдельные случайности – не в счет.

– Странно, что разведчиков с их стороны не было, – опять рискнул Владлен Семенович.

– При том наборе санкций, который у нас там имелся в распоряжении? Только идиоты ходили в разведчики… за что, впрочем, и получали по полной программе, – обрубил Клейн, словно он не кинокритик, а заматерелый гэбист. – А потом… одно дело на ту сторону попасть, и совсем другое – с той стороны вернуться. Заходили-то многие – возвращался мало кто. Да и охоту к таким вылазкам еще в середине века отбили: думаете, на этой стороне не видели, что пропадают же люди? Еще как видели. Остальных же случайных гуляк черные вороны по адресам развезли. И потом уж не найти их было – на этой стороне. Потому что основное-то количество тюрем, ты ведь в курсе, как раз на нашей стороне находилось. Понятно, что прежде всего именно для приезжих.

– А вот, – совсем забылся Владлен Семенович, – как насчет почты, писем всяких официальных… да и личных – они-то на ту сторону как доставлялись?