Дневник - Генри Хопоу

это тем, что там и без того много хлама, от которого нужно было избавиться еще прошлым летом, если не в прошлой жизни.

Я оспаривал их доводы, говорил, что приберусь, что после обивки картоном на чердаке станет чище, светлее, уютнее. Они лишь улыбались. В общем, ничего не оставалось, кроме как с обидою тащить коробку обратно к контейнеру.

— Илья, не торопись, — остановил меня папа.

— Чего тебе?

— Давай ее сожжем. Ох и пламя будет от этой громадины!

— Сжечь? Ее? — Я не хотел избавляться от строительного материала, но идея мне нравилась. — Где?

— Да прям тут, на дороге.

А вот эта идея не понравилась маме. Она правда спорить не стала, а просто ушла в дом и вернулась с ведром воды.

Папа из гаража вынес канистру с бензином, облил им четыре стороны коробки.

— Не скупись, лей больше.

— Илья, ты просто не знаешь, как полыхает бензин.

Он оттащил коробку на безопасное расстояние от гаража и автомобиля, чиркнул спичкой и бросил ее в коробку. Та вспыхнула, когда до спички было еще пять сантиметров. Картон, смоченный бензином, горел так, как не горит ничего. Сильнее, разве что, в тот момент могли гореть только мои глаза.

Я наблюдал за пламенем, возвышающимся над коробкой из-под холодильника. Оно завораживало, притягивало, влюбляло. Я представлял, что внутри коробки скованный цепями мучается Козлов. В ушах стояло не едва слышимое потрескивание пламени — играла музыка. «Ты горишь как огонь!» — повторял одни и те же слова исполнитель одноименной композиции, словно заело пластинку.

Когда от коробки осталась только небольшая горка пепла, очертания которой стремились к квадрату, я почувствовал, что «стрелка компаса», обычно болтающаяся между ног, теперь оттопырилась. Я покраснел. Стало стыдно. Я боялся, что это заметят родители, но взглянув на них, уяснил обратное.

— У тебя есть еще коробки? — Глаза папы горели не меньше моих. Он жаждал продолжения представления.

— Две минимум, — ответил я.

— Больше никаких коробок! — пресекла мама. — Вы что, хотите спалить весь поселок? Видели пламя? Оно почти касалось тех веток. — Она показала на почерневшие листья дерева. — Нет и еще раз нет! На этом закончим.

— И в следующие выходные продолжим, — прошептал папа и подмигнул.

Я вернулся в дом.

Поля уже не спала, но все еще валялась на диване и изучала просторы интернета. Я не стал ей мешать и поднялся наверх. Как только моя пятка скрылась за потолком, сестра заговорила. Получается, она и до этого разговаривала по телефону, просто замолчала, когда я появился в гостиной. Ну да ладно, у всех свои тайны.

Я не собирался подслушивать, да особо ничего и не слышал, кроме вылетающих из ее уст матов. Да уж… Все мы думали, что она изменилась после случая с отравлением (и так оно и было), но со временем вернулась к старой доброй Поле, разбрасывающейся плохими словами, пока никто из старших не слышит, направо-налево. Я ей даже немного завидовал, ведь бранясь, она выглядела чуточку старше. Я же могу браниться лишь в исключительных случаях. А она ругается так, словно ее ругань — дар, доставшийся небесами. Многих слов я не понимаю и не знаю значения, но все равно отложил их в памяти, чтобы однажды покрасоваться перед Витькой, чтобы прижать его к стенке своими знаниями, хотя… У него есть старший брат, старше Поли на много лет, и неизвестно, какими познаниями владеет он.

Вот и родители вернулись в дом. Предложили пойти на пляж с палаткой. Не купаться (вода еще холодная) — провести время на свежем воздухе, полюбоваться природой. Поля сразу отказалась и продолжила телефонный разговор уже на улице. Я видел, как она ходила взад-вперед возле ограды, размахивала руками, кричала и время от времени стискивала зубы, понимая, что ее могут услышать родители. Они не могли ее слышать, поскольку в это время общались со мной… они ее даже не видели. Они уговаривали меня пойти с ними (чисто из уважения к их маленькому сынишке), сами же они мечтали побыть наедине. Я отказался, пускай отдыхают. И очень зря. Нужно было пойти с ними. Все бы было иначе. Ничего бы этого не произошло.

ЧТО СДЕЛАНО, ТО СДЕЛАНО

Теперь уж только так.

Когда мама и папа собрали вещи, нужные им для отдыха (от детей), и направились к пляжу, я проводил их взглядом и взглядом же встретил Полю, которой больше не нужно было ошиваться на улице. Она с разбега плюхнулась на диван, а я представил, как она протянула ноги. Но представления было мало. Я свесил голову так, что было видно только лоб и глаза. Поля будто только этого и ждала, словно сторожила меня. Она снова показала мне средний палец и махнула рукой, типа «пошел нахер, мелкий». Объяснений не требовалось, и больше я не высовывался… Не высовывался до тех пор, пока тихий, спокойный, размеренный разговор по телефону не поменялся на громкий спор:

— Ты рехнулся?! Какого хрена ты несешь? Я не буду этого делать! Даже за пососать! Мне вообще срать на тебя, как и тебе было срать на меня все это время! После случившегося ты даже не узнал о моем самочувствии, о здоровье, чтоб его! Как ты вообще посмел позвонить мне?! Я думала, между нами все кончено, затычка ты жопная! Но нет, ты решил снова появиться в моей жизни! Я думала, в этом звонке ты искренне извинился, а ты, сучий потрах, сделал это только ради личной выгоды, хоть я и понятия не имею, на кой черт он тебе сдался! Ты — гребаный кусок коровьего дерьма в панировке! — Поля повесила трубку и уткнулась носом в подушку.

Через некоторое время, когда я решил, что она заснула, ее мобильник вновь зазвонил и в миг заглох. Это повторилось еще пару раз. Поля встала с дивана, подошла к сковородке и схомячила (взяла прям руками) остатки жареной картошки. Обычно в фильмах девочки, девушки, женщины заедают печаль сладким, но чтоб картошкой…

Если ты думаешь, что она меня не заметила, огорчу: ее средний палец снова показывал мне свои фаланги; хотя Поля даже не смотрела в мою сторону. Этакий финт закрытыми глазами. Тогда-то я и престал подсматривать, и начал подслушивать: сковорода забренчала в раковине, вновь раздалась мелодия звонка.

— Ты тупорылый? — Я втянул голову в плечи, подумав, что обращение направлено в мою сторону. Ошибся. — Или глухонемой? Или ты не понимаешь с первого раза? А со второго? С десятого поймешь?! Что?! Говори громче! Окей! Я выслушаю тебя в последний раз! Усек, придурок? — Боже, как же она