Икона для Бешеного - Виктор Доценко

— А чему же еще?

— Ой, как здорово, здорово! Я тоже буду колдовать, но только по–хорошему. Наколдую тебе, чтобы ты всегда был здоров и жил долго–долго.

Она начала вокруг него прыгать, как маленькая девочка вокруг новогодней елки. И когда Иван встал, попыталась обнять ее. Он ловко увернулся и объявил:

— Наше время истекло. У меня еще много разных дел. У Эльзевиры веди себя тише воды ниже травы, а то она возьмет и превратит тебя в белую мышь.

А она правда это может? — не поверила Кристина.

Иван вспомнил крупного черного кота, прыгнувшего непонятно откуда к нему на колени, пожевал тонкими губами и ответил:

— Думаю, это ей ничего не стоит, так что веди себя прилично, иди и дерзай.

В город Кристину отвез молчаливый Михаил. В ближайшие дни она собиралась писать новые стихи и ждать звонка, о котором ей сказал Иван.

Своим друзьям, которых у него было немного, Арнольд Критский, миллиардер и кандидат в Президенты России, с гордостью заявлял:

Я — человек масштабный. Я не могу довольствоваться малым. Мне подавай простор, волю, много народу, много вещей самого лучшего качества.

Все это стоит больших денег, Арноша, — осторожно говорили собеседники, выпивая за его счет. — Хватит ли у тебя капитала на удовлетворение твоих широких запросов?

Насчет запросов Арноши друзья Критского были совершенно правы. Запросы господина Критского были какими‑то ненормальными, даже с точки зрения весьма обеспеченного человека из среды новых русских.

Если Арнольд выезжал осматривать недавно прикупленный завод фосфатных удобрений, то его сопровождали не меньше двадцати человек личной охраны, собственный повар–филиппинец, псарь со сворой борзых в отдельном фургоне, пять секретарей, две стенографистки, диетолог, врач–окулист, портной с помощниками и еще несметное количество непонятного люда, которых он называл «холопами».

Особая гордость Арнольда — белый конь. Его возили в отдельном лошадином трейлере в сопровождении трех конюхов, злых, как кабаны в период случки. Они ни на шаг не подпускали к драгоценному коню даже детей и жену Критского, не говоря о прочей мелкой сошке, что роилась вокруг Арнольда и его громадных капиталов.

Конь нужен был Критскому для особого представления. При подъезде к очередному городу, в котором промышленность, местная власть и горожане принадлежали Арнольду, Критский менял кожаное сиденье «лимузина» на роскошное английское седло, пошитое лучшими шорниками английского города Бирмингема. С помощью конюхов Арнольд, проклиная выдуманный им самим ритуал, взбирался на коня и в таком виде, гордо помахивая рукой изумленным горожанам, въезжал в город.

Арноша, что ты при этом ощущаешь? — интересовались приятели, выпивая с ним в ресторане «Царская охота».

Я чувствую себя Наполеоном, Александром Македонским и Юлием Цезарем одновременно, — гордо отвечал Арнольд.

Вот видишь, я прав, — шептал один из приятелей на ухо другому, — он свихнулся. У него даже не раздвоение, а растроение, или, храни меня боже, расчетверение личности!

Каким бы идиотом ни казался Арнольд Критский со стороны, все окружающие были отлично осведомлены о том, что с ним лучше не связываться и над новыми привычками не следует смеяться.

Пытались тут некоторые смеяться, — зловеще поблескивая дорогими зубами, говорил Арнольд, — да теперь их косточки в подмосковных лесах под кудрявыми деревьями белеют.

В делах Критский был на удивление безжалостен, жесток и бездушен. Любого противника, попадавшегося ему на пути, он давил беспощадно. Случалось, находились отважные люди, пытавшиеся ему противостоять, но жили такие храбрецы недолго, моментально проваливаясь в неизвестность. Даже тел не находили. Критский умел прятать концы в воду.

Сегодняшнее утро Арнольда Критского мало чем отличалось от всех прочих. Разве что одним: он позволил фоторепортерам иллюстрированного журнала «Семь дней в неделю» сделать цветной репортаж о его доме и семье. А также милостиво согласился дать короткое интервью о том, как зарождалась финансовопромышленная империя, которую миллиардер не без юмора именовал «Арнольд Критский без партнеров».

Арноша не делится не потому, что не хочет, — откровенничал его знакомый, — он просто не знает, что такое «делиться». То ли у него это от рождения, то ли он заразился каким‑то особым вирусом в середине девяностых, когда пачками отправляли на тот свет неугодных ему бизнесменов и противившихся его воле директоров предприятий.

Арнольд приоткрыл глаза, убедился, что в комнате полумрак, солнце не пробивается сквозь плотно задернутые шторы. И лишь тогда открыл глаза полностью и слез с постели.

Он всегда спал один, в роскошной спальне, на пятом этаже бывшего доходного дома на Малой Бронной. Жену и детей Критский держал в одном из своих загородных особняков, в окружении взвода охраны и частных учителей. Он считал, что семья нужна, но не каждый день.

Ему стоило целого состояния выселить из этого очаровательного старинного дома семьи бывшего руководства телеканала НТВ. Как они ни упирались, но не смогли устоять перед гигантской суммой отступных, предложенной Критским. Теперь Арнольд являлся единоличным собственником целого этажа и подумывал о приобретении всего дома. Мешал находившийся на втором этаже музей какого‑то писателя, которого все вокруг считали классиком, но имя которого ничего не говорило Критскому, не любившему тратить время на такое пустое занятие, как чтение художественной литературы.

— Поскольку я человек занятой, — говаривал Критский, — из всех искусств для меня важнейшим является секс.

Секс занимал большое место в жизни Арнольда. Секс он обожал и был готов предаваться половым утехам в любое время дня и ночи: в кабинете, на конюшне и даже в ресторане, откуда приказывал выставить прочих посетителей, чтобы не мешали «вставить» очередной длинноногой девице из эскорт–услуг прямо на столе, сбросив на пол пятисотдолларового омара под соусом из черной икры.

Зевая во весь рот, Арнольд встал, сунул ноги в услужливо подставленные тапочки и принял на плечи роскошный халат из набивного шелка. Арнольду прислуживал дворецкий, за огромные деньги выписанный из Англии. До Критского дворецкий Джеймс прислуживал герцогу Сент–Кларку, человеку высочайшей куль­туры. Но Критский предложил Джеймсу в десять раз больше фунтов стерлингов, и Джеймс терпеливо сносил первобытные грубости богатого «нью рашен».

Критский вышел из спальни и едва не упал, споткнувшись о фотоштатив.

Что за херня тут творится? — Критский в гневе был несдержан на слово.

Фоторепортеры из журнала «Семь дней в неделю». — К Критскому подскочил секретарь Аркадий, молодой человек, по жеманным повадкам которого сразу можно было сделать вывод о его сексуальной ориентации. — Вы им позволили сделать репортаж, вот они…