Вечная ночь - Полина Дашкова

Её смех резанул по сердцу. Он напомнил ему смех той, первойдевочки, с которой всё началось. Странник не мог слышать смеха. Все внутрипылало, кипело, казалось, голова лопнет от напряжения. Но он отлично владелсобой и только ласково улыбнулся самке.

Она перестала смеяться, задумалась.

— А если все раскроется? Допустим, мама явится на родительскоесобрание, этот старый пень скажет: вот, звонил ваш брат. И что тогда?

— Твоя мама часто ходит на собрания?

— Нет. — Она опять замолчала.

Он не стал её уговаривать. Он никогда никого не уговаривал.Минут через пять она протянула ему свой телефон.

— Вот его номер. Запишешь?

— Запомню.

И вдруг его прошиб пот. Перед глазами возник розовыймобильный телефон в руках Жени, светящийся в темноте экран. Как же он могупустить это из виду? Все предусмотрел. А про телефон забыл! Она держала его вруке, когда они вышли из машины.

— Здесь живёт сторож, я должен взять у него ключ от дома.

— Но здесь же лес!

— По тропинке самый короткий путь. Сейчас увидишь. Пошли.

— Нет уж. Я лучше подожду в машине. Холодно.

К этому моменту напряжение в нём достигло высшей точки.Потребовались огромные усилия, чтобы ничем себя не выдать и убедить её выйти.Один неверный жест, одно неправильное слово, и она могла побежать, закричать,остановить какую-нибудь из проезжавших машин.

— У сторожа овчарка ощенилась. Семь щенков, и все такиесимпатичные. Я хочу взять одного, но не могу выбрать. Нужен твой совет.

Сработало. Она пошла с ним. Поднялись на холм, потомспустились в низину. Он заранее изучил это место и знал точно, что с шоссеничего не видно и не слышно.

Вероятно, телефон она выронила, когда попыталась убежать.Да, она успела побежать и даже крикнула.

«Ну и что? Они нашли телефон, легко и быстро установили еёличность. Однако последний, с кем она разговаривала, — её учитель. РодецкийБорис Александрович. Я видел, как она нашла его номер в списке входящих.Значит, всё верно. Круг замкнулся».

Лёгкий стук в стекло заставил его подпрыгнуть на сиденье. Онувидел тёмный мужской силуэт, белое пятно лица.

— Извините, вы кого-то ждёте?

Он хотел тут же отъехать, не вступать в диалог, нообнаружил, что почти заперт. Чтобы выехать и никого не задеть, надо оченьмедленно пятиться задом, потом аккуратно развернуться. Небольшая площадка передказино заполнена машинами. Он так глубоко погрузился в свои мысли, что незаметил, когда они успели понаехать.

Охранник казино знаками показывал, чтобы он приспустил стекло.

— У нас сегодня ночью частная вечеринка, — сказал охранник свежливой улыбкой, — вы не могли бы отъехать?

— Я бы с удовольствием, но для этого нужно отогнать вон тот«Опель». — Ему удалось мгновенно прийти в себя и ответить улыбкой на улыбку.

Через три минуты «Опель» отогнали. Странник выбрался иззатора, объехал квартал и нашёл подходящее место для парковки.

* * *

— Она не ставит чисел, только время суток. Только ночь, —бормотал старый учитель. — Сколько раз я замечал, что она спит на уроках? Да,ей постоянно хочется спать. И все равно она садится писать свой дневник. Глазаслипаются, буквы прыгают. Почерк у неё ужасный. Почерк человека на гранинервного истощения. Или уже за гранью? Жизнь этого ребёнка — вечная ночь,адская, ледяная, бесприютная, населённая плотоядными чудовищами, киборгами,биороботами. К кому же она всё-таки спешила в воскресенье вечером? К своему V.или к безымянному киборгу-профессору? Кто ждал её в машине и нетерпеливосигналил ей? Два коротких гудка, один длинный.

Он вдруг ясно представил, как Женя кидает монету, какхочется ей, чтобы выпал «орёл». Но трижды выпадает «решка».

«Когда мне страшно, я наглею. Веду себя, как последняяоторва.»

«Конечно, ей стало страшно, что учитель знает и всемрасскажет. Бедная, бедная девочка! Только пятнадцать лет! Какой-то Ник, пожилойиностранец, спал с ней почти два года, за деньги. А этот "V"? Ему засорок. И тоже спал с ней. Чем же он лучше других, которые её покупали? Но оналюбит его, она хочет родить от него ребёнка. Он первая её любовь, из тех, чтопомнится потом всю жизнь. Конечно, она придумала его себе, создала принца.Наверняка тот ещё мерзавец. У девочки совершенно изломанная психика, стольковсего происходит с ней страшного, патологического. И никого рядом. Ни души. Кромеэтого её дневника, ни одного полноценного собеседника.

Впрочем, возможно, я просто отсталый мамонт. Ископаемое,окаменелость из другой эпохи. Мне только кажется, что детство должно оставатьсядетством, что порнография — это мясная лавка, в которой вместо туш животныхпродаются тела живых людей, детей, маленьких девочек и мальчиков. Мораль,сострадание, простая чистоплотность давно устарели и никому не интересны, крометаких, как я, ископаемых. Хотя все это уже было, в разных вариантах повторялосьна протяжении всей истории человечества. Рабовладение, языческий Рим, кровавыйи развратный, потом инквизиция, эпоха Ивана Грозного в России. Французскаяреволюция, русская революция, Гражданская война, сталинские репрессии, Третийрейх, концлагеря. Разве сегодня хуже, страшней?»

Борис Александрович бродил по квартире, шаркал разношеннымитапочками, бормотал, говорил с самим собой. Опять стало покалывать сердце.

«Сейчас только не хватало приступа. Надо сходить вполиклинику, с сердцем не шутят. И ещё надо отправить письмо сыну. Ему,пожалуй, можно все рассказать, просто поделиться. Очень трудно одному с этимчерным ужасом внутри. Как там у неё в дневнике? Технология будущего. Технологияпрошлого. Технология ада. Да, пожалуй, этот Марк опасней клиентов, которыепользуются детьми. Для них, педофилов, можно найти хотя бы слабые зыбкиеоправдания: они больны, не властны над своей похабной страстью.

Есть гениальная книга, возможно, самая гениальная из всего,что написано в двадцатом веке. И в ней, в этой книге, — эстетическое оправданиепедофилии. После «Лолиты» мир стал другим. Каждый отдельный человек, прочитавеё, становится другим. Сколько мужчин находит в себе черты Гумберта, с ужасомили с радостью, кому как дано? Сколько женщин, чьё детство замарано вкрадчивымвожделением этих Гумбертов, узнает в погибшей нимфетке себя?»

Ещё давно, когда впервые попала ему в руки «Лолита», БорисАлександрович испугался: вдруг и в нём есть жуткая, убийственная страсть?Раньше ему такое просто в голову не могло прийти. Но ведь и раковая опухольвначале растёт незаметно, без боли, без очевидных симптомов. Она уже есть, ачеловек живёт, как прежде, и не знает, что обречён.