Сезон обольщения - Дженнифер Хеймор

— Но почему?

— Потому что… Я не смогу жить в этом мире без тебя. Я не переживу ни единого дня, зная, что тебя больше нет. Зная, что именно я в этом виновата. Зная, что, если бы я не была так жестока, если бы согласилась простить, ты бы до сих пор был жив и здоров. — Она перевела дух. — Потому что я тебя полюбила. И потому что знаю: ты не такой, как Уильям. И потому что какая-то часть моего существа до сих пор жаждет твоей любви.

Она прижала его горячую руку к своей щеке, остужая сухую кожу Джека своими слезами.

— Я постараюсь не умереть, Бекки, — наконец прошептал он, снова закрывая глаза. — Изо всех сил постараюсь.

В ту же ночь жар спал. Бекки не отходила от Джека и не смыкала глаз. Она вдруг увидела, как капли пота выступили у него на лбу и покатились по лицу. Она отерла его чистым полотенцем, а когда прикоснулась к его коже, то поняла, что она влажная и прохладная.

То была тяжелая ночь. Джек беспокойно ворочался и всякий раз стонал от боли, задевая рану. Бекки меняла ему рубашку и видела, что рана по-прежнему пылает алым цветом. Кожи вокруг была опухшей и горячей. Она по капле вливала в рот Джека то чистую прохладную воду, то разбавленный бренди. Когда-то она читала, что таким способом удалось спасти жизнь раненому во время Пиренейских войн.

Как только серый рассвет заглянул сквозь изъеденные молью занавески, Джек открыл глаза. Радужная оболочка теперь уже не блестела так лихорадочно ярко.

— Больно, — сообщил Джек хриплым голосом.

Бекки отвела повисший локон волос.

— Лихорадка прошла ночью.

Джек взглянул на свою руку. Она была совершенно беспомощна, но мало-помалу опухоль за ночь все-таки спала.

— Это настоящее чудо, — прошептала Бекки.

Он обернулся к ней:

— Но ты же сказала, что хочешь видеть меня живым.

В груди у нее всколыхнулись такие сильные чувства, что она едва могла вздохнуть. Не глядя на Джека, она поднялась с места. Колени дрожали.

— Пойду… пойду принесу тебе что-нибудь поесть.

И Бекки поспешила прочь из комнаты. Велев миссис Дженнингс сделать для Джека бульон, она прошла в маленькую комнату, смежную со спальней хозяина дома, и провела несколько часов, отчищая и отмывая ее до блеска.

Ближе к вечеру она наконец нашла в себе достаточно храбрости, чтобы войти к Джеку. Доктор помог ему сесть в постели, и на лице его уже показались кое-какие краски.

Бекки попыталась ему улыбнуться:

— А ты прекрасно выглядишь.

— Мне лучше, — кивнул он.

— Это… хорошо. — Бекки неловко приблизилась и уселась на тот самый стул, который почти не покидала за последнюю неделю.

— Где ты была весь день? — спросил Джек.

Она глянула на него, но быстро отвела глаза. Щеки вспыхнули. Почему же она не может заставить себя сказать ему правду? О том, что отправляла эти проклятые деньги мистеру Уортингему? О том, что ему больше не надо переживать за свою шею? О том, что она трусиха и потому весь день старалась его избегать?

— Трудилась по дому.

Надо все-таки признаться ему. Но… возможно, это и не так уж необходимо. Лучше сказать, когда он немного окрепнет. Точнее, когда она соберется с мужеством.

— А-а.

Она облизнула губы. Джек посмотрел в сторону.

— Я не виню тебя, — неожиданно заговорила Бекки, — не виню за убийство маркиза.

Глаза Джека снова обратились к ней:

— Не винишь?

— Нет. Если то, что ты сказал, правда, значит, ты правильно сделал. Если он бил свою жену… если он даже убил ее… такой человек не заслуживал того, чтобы жить.

— Да, — бесцветным голосом согласился Джек. — Он не заслуживал того, чтобы жить.

Бекки кивнула:

— Я… Я только хотела тебе объяснить. Уильям… Перед тем как Гарретт его застрелил… Я ударила его ножом. В живот. — Бекки зажмурилась от воспоминания. — Он был… у него было ружье, он собирался выстрелить… У меня не было выбора. — Она ужасно не хотела говорить об этом. Ненавидела вспоминать это. — Так что я понимаю, каково это, — закончила Бекки. — Принять такое решение, сделать выбор; позволить ли злу процветать или покончить с ним.

— Ты действительно понимаешь, — произнес Джек. — И ты снова сделала этот выбор, потому что я еще один мужчина, который предал тебя, солгал тебе. Ты была совершенно права, когда пыталась меня остановить. Покончить со злом, воплощением которого я являлся.

— О нет! — воскликнула она, сжала губы и наконец сумела произнести: — С тобой было другое. Я хотела… несмотря ни на что, я хотела, чтобы ты остался жить.

Ведь Джек не был в ее глазах воплощением зла. Совсем не то, что Уильям Фиск или маркиз Хардаун. Даже несмотря на то что он натворил. Бекки не понимала почему, но почему-то точно знала это.

Джек прикрыл глаза:

— Я устал.

Она поняла, что он ее отпускает. Не хочет, чтобы она оставалась с ним в одной комнате. Что ж, это и понятно. Она причинила ему такую невыносимую боль, едва не убила его, в конце концов. И чего же она могла ожидать? Его сердечной благодарности? Это было бы даже смешно. Бекки поднялась:

— Конечно. Может, тебе принести что-нибудь?

— Нет. Если мне что-то потребуется, я позову миссис Дженнингс.

Бекки через, силу кивнула. Миссис Дженнингс последнее время спала в комнате напротив, потому что ее помощь часто требовалась по ночам то Джеку, то Бекки.

— Хорошо. Конечно. Тогда спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Бекки.

Джек смотрел ей вслед — стройная фигурка скрылась за косяком, и дверь тихо закрылась за ней.

Как всегда, ему было тяжело смотреть ей вслед, но на сей раз в ее уходе было что-то как будто безвозвратное — грудь у него буквально разрывалась.

Джек тяжело вздохнул. Плечо болело, хотя и не так ужасно. Правда, сегодня утром боль всерьез усилилась по сравнению с предыдущими днями, но теперь Джек точно знал, что рана заживет.

Ему надо было лишь услышать, что она хочет видеть его живым. Этих нескольких слов оказалось достаточно, чтобы он перешагнул барьер и смог противостоять всему, чему обязан был сопротивляться, чтобы побороть инфекцию, угрожавшую его жизни.

Но он понимал, как ранил Бекки. Он видел это в ее осанке, в постановке ее плеч. Она держала их прямо, когда верила ему. Теперь же они поникли, словно под тяжестью горя. Он видел это в ее лице, в этих говорящих глазах, которые больше не вспыхивали от страсти, а оставались постоянно печальными и темными; в этой прямой линии бровей, в бледности щек. Он не знал точно, когда Бекки узнала о его предательстве и лжи, но с тех пор она, похоже, сильно исхудала от переживаний.

Вошла миссис Дженнингс с миской в руках: