Представление о двадцатом веке - Питер Хёг

Он мог представить себе самые разные сценарии их встречи, но вот того, что никого в номере не окажется, он вообразить не мог. Обрывки бесконечных воображаемых диалогов, которые он уже давным-давно проговорил, все еще звучали в его голове, и ему пришлось методично обыскать все комнаты номера и все шкафы, и только тогда он понял, что она ушла. Оставила она лишь несколько слов — на плотной белой карточке, которую положила под подушку, потому что знала: он не просто вернется обратно, он будет повсюду искать ее следы. Текст на карточке был одновременно и наивным, и надменным. Он был написан гостиничной перьевой ручкой, и вот что Карл Лауриц прочитал: «Я больше не хочу Вас видеть. Не ищите меня нигде, особенно на улице Даннеброг, 17».

Поженились они неделю спустя.

Свадьба была организована полностью в стиле Карла Лаурица. Он использовал всю свою энергию и всю предприимчивость, чтобы, несмотря на недостаток времени, обеспечить хотя бы внешнюю сторону мероприятия. И если венчание несколько раз все же оказывалось под угрозой срыва, то вовсе не потому, что остались неулаженными какие-то практические вопросы. Карл Лауриц собрал все необходимые бумаги, включая разрешение от Кристофера Людвига — разрешение это было необходимо из-за юного возраста Амалии. Он разослал приглашения всем своим случайным знакомым, принимавшим участие в запуске дирижабля. Он поместил объявление в газеты, чтобы свадьба послужила заодно и рекламной кампанией его предприятия. Он договорился со священником, пригласил Кристофера Людвига, сестер Амалии и Гумму, нашел извозчика, в повозку которого мог влезть трехколесный велосипед, заказал цветочные композиции для церкви и продумал до мельчайших подробностей свадебный ужин. И тем не менее все чуть было не сорвалось. На мой взгляд, свадьба вообще состоялась лишь по какой-то счастливой случайности. Дело в том, что утром перед венчанием Амалия несколько раз меняла свое мнение и посылала одну из сестер, помогавших ей одеваться, с записками к Карлу Лаурицу. В записках она писала: «Нет, я никак не могу, это слишком серьезное решение, а у нас было так мало времени чтобы подумать, а ты, на самом деле, просто животное, Карл, ты, с твоим прошлым, о котором ты мне никогда не рассказывал, нет, я не могу, мой милый, давай отложим!»

В то утро Карл Лауриц шесть раз ездил между гостиницей «Роял», где он поселился, чтобы избавиться от воспоминаний о своих слабостях, связанных для него теперь с «Англетером», и улицей Даннеброг, и всякий раз он находил Амалию веселой и довольной, но стоило ему доехать до гостиницы, как он получал новую записку и ему снова приходилось ехать на улицу Даннеброг, где Амалия говорила ему что, конечно же, все в порядке, мой дорогой, мой маленький Лауриц, мой сладкий, ты же знаешь как я тебя люблю. В конце концов руки у Карла Лаурица начали дрожать, как в гондоле дирижабля, когда, как внезапный паралич, его поразила любовь.

Они продолжали спорить и в церкви. Стоя перед алтарем, Амалия с трудом выдавила из себя «да». Когда они повернулись, чтобы пройти через церковь к выходу, они стали так громко пререкаться, что пришлось ненадолго остановить церемонию. Новобрачные удалились в маленькую комнатку за ризницей. Тут Амалия заявила, что хочет развестись, и у свежеотштукатуренной церковной стены они коротко и бурно занялись любовью, после чего под звуки двусмысленного свадебного марша прошли мимо всех гостей, раскрасневшиеся и счастливые, как дети.

Свадебный ужин вечером Иванова дня проходил в ресторане «Нимб», выходящем на парк развлечений Тиволи. Обилие зеркал и аляповатой позолоты своей неизбывной безвкусицей полностью соответствовало представлениям парвеню двадцатых годов о том, как должна выглядеть настоящая жизнь. Среди ста шестидесяти гостей были две учительницы, преподающие этикет в высшем обществе. Карл Лауриц нанял их, пытаясь в очередной раз понять, как ему лучше общаться с людьми. Если не считать двух этих дам — которые на протяжении всего вечера вели себя в соответствии с правилами хорошего тона, и поэтому под конец говорили только друг с другом — всё мероприятие прошло в весьма фривольной манере. Развлекали гостей три певицы и пианист из модного тогда заведения «Над хлевом» в Шарлоттенлунде. Этот квартет развлекал гостей как до ужина, так и после, благодаря их песням и танцам в залах ресторана распространился запах хлева, хорошо знакомый большинству гостей, для которых вымученный культурный разговор в духе Эммы Гэд[34] представлялся сложным или вообще невозможным. Меню из двенадцати блюд тщательно продумали французские товара, те же, которые готовили и для полета на дирижабле. Состояло это меню из знаменитых блюд XIX века — ровесников незабвенных парижских водевилей, и напоминали они эти водевили тем, что тонкие аппетитные слои в них прикрывали какую-нибудь сомнительную непристойность. На закуску подавали пюре Афродиты, потом плечи сирены и почки Казановы, затем целое седло теленка «а-ля Эрос», сердца на вертеле и утиные копчики царицы Савской, и другие блюда, названия которых я забыл, помню только, что под конец появился ароматный десерт, под названием «соски Венеры а-ля “Максим”[35]». Все это запивалось шампанским, огромным количеством шампанского, а потом сотерном, который был таким сладким, что сам собой вылезал из бокала.

Развлечения и меню Карл Лауриц продумывал, ориентируясь исключительно на своих гостей. Сорить деньгами он был готов, только если это шло на пользу делу. Но и нарушение приличий было не в его стиле. В компании он никогда не рассказывал неприличных анекдотов и никогда не смеялся над рассказанными другими. Эротика для него была чем-то личным, не требующим слов, и если он сейчас и взял ее на вооружение, то вполне сознательно, чтобы удовлетворить вкусы своих гостей. Про Карла Лаурица с полным правом можно сказать, что он — и день свадьбы не является исключением — человек, наделенный своего рода ментальным термометром, при помощи которого он постоянно и хладнокровно измеряет температуру своего окружения. Однако почти все его внимание в тот вечер было сосредоточено на невидимой связи, соединяющей их с Амалией. На первый взгляд оба они совершенно спокойны, и гости скажут позднее, что их прекрасно принимали. Амалия обворожительна и весела, Карл Лауриц столь импозантен и уверен в себе, что никто и не вспоминает, что ему по-прежнему всего девятнадцать лет. Но несмотря на эту внешнюю непринужденность, они постоянно следят друг за другом, как два хищника. Их крепко соединяет невидимый трос, натянутый как фортепьянная струна. Когда Амалия заливается серебристым смехом и, подавшись вперед, кладет руку