Коллекционер жизней. Джорджо Вазари и изобретение искусства - Ной Чарни

Роспись фасада давно утеряна, но внутреннее убранство Дома Вазари сохранилось во всем своем жизнерадостном великолепии. Это был единственный большой проект, в котором Вазари полагался на свои собственные руки, а не на работу помощников. Поэтому качество фресок тут отменное. Дом являет собой casale, простой деревенский дом на краю Ареццо, не особняк в центре города. Он окружен стеной, за которой находятся сад и хозяйственные постройки, а не двор. Он больше похож на дом зажиточного работника, а не на дом аристократа. Но в то же время он удобный и уютный, какими не бывают дворцы.

Вниз по улице от Дома Вазари находится аббатство Святых Флоры и Луциллы XIII века. Сегодня оно полностью перестроено самим Джорджо (начал он в 1565 году). Но до 1548 года это была совершенно средневековая постройка. Аббат Джованни Бенедетто да Мантуя попросил талантливого соседа расписать трапезную, возможно «Тайной вечерей», что было традиционным сюжетом для таких помещений. «Решив доставить ему это удовольствие, — пишет Вазари, — я стал раздумывать о том, что бы написать для него такое, что выходило бы за пределы обычного». Так он и поступил. С позволения аббата он выбрал нетипичную тему — свадьбу царицы Эсфири и царя Ассура. Кроме того, он выбрал нетипичную технику: вместо штукатурки он расписывал деревянные панели (2,7 × 7,3 метра). Вазари настоял на том, чтобы сразу работать на стене, где они будут висеть:

Более того, масло позволило ему использовать сверкающие, сияющие цвета, и в замкнутом помещении они создали ослепительный эффект (сейчас это часть школы имени Микеланджело Буонарроти). Небесно-голубой лиф царицы и красная бархатная юбка бросаются в глаза, привлекая внимание к невесте. Шафраново-желтое одеяние стоящей рядом девушки уравновешивает композицию. Фреска, будучи росписью по гипсу, всегда сохраняет матовость, и никто, кроме Рафаэля, не умел создать на ней иллюзию блестящего бархата. Единственный способ заставить фреску сиять — это подмешать в штукатурку расплавленный воск, как делали в Древнем Риме и Помпеях. Вазари же, работая на дереве, закончил роспись в сорок два дня. Сегодня ее относят к числу его шедевров.

Благодаря проницательному кардиналу Джованни Марии Чокки дель Монте Джорджо стал экспериментировать с архитектурными проектами. Он начал с фермы недалеко от стоящего на холме городка Монте-Сан-Савино. Там у кардинала был спроектированный его внебрачным сыном Якопо Сансовино изящный небольшой дворец, откуда открывались прекрасные виды. Здесь Вазари остановился и устроил себе нечто вроде деревенских каникул перед отъездом во Флоренцию. Параллельно он работал над несколькими небольшими проектами. Тем временем кардинал отправился в Болонью, где был папским легатом, и вскоре прислал оттуда Вазари приглашение. В этот раз дело не имело отношения к искусству. Дель Монте строил другие планы на своего протеже:

Никколозе деи Баччи было почти четырнадцать, в то время как ее будущему мужу — тридцать восемь. Но разница в возрасте никого не волновала. Не считался проблемой и внебрачный роман Вазари со старшей сестрой Никколозы Маддаленой. У Вазари и Маддалены даже родилось двое детей (Антон Франческо и восьмилетняя на тот момент Алессандра). Этот брак для обеих семей был сделкой. И, наверное, действительно стоило связать себя с семьей Баччи официально, раз неофициальная связь уже существовала. (Маддалена впоследствии умерла от чумы, оставив двоих детей сиротами.) За Никколозой давали великолепное приданое, а у Вазари была умопомрачительная карьера, прекрасный дом и двое детей, у которых теперь могла появиться мать в лице тети. Переговоры начались в 1548 году, и в 1549-м был заключен брак.

Вазари называл свою жену Cosina (Малышка), посвящал ей нежные стихи и писал портреты. О ней известно чрезвычайно мало, потому что женщины, если они не были королевами или принцессами, не могли рассчитывать на внимание историков, усложняя при этом работу биографов. Как поступали в то время все мужчины, Вазари надолго оставлял ее дома в Ареццо, когда ему нужно было куда-нибудь поехать. Также не удивительно, что он мало писал о ней. Вазари, как и большинство мужчин, шел за своим призванием. Дружба с влиятельными людьми стоила упоминания в дневнике, а повседневное общение с супругой — нет. Возможно, покойная сестра его жены вызывала в нем гораздо более сильные чувства[287].

Обсудив свое будущее с кардиналом дель Монте, Джорджо вернулся во Флоренцию. Там он снова писал для Биндо Альтовити и занимался книгой. В судьбе «Жизнеописаний» наступил решающий момент. Отправив книгу Бенедетто Варки и Винченцо Боргини, Вазари нашел самый эффективный способ заинтересовать герцога Козимо. И конечно, Вазари не мог бы отыскать лучшего спонсора для книги, которая прославляла тосканских художников. В 1549 году Козимо решает профинансировать издание «Жизнеописаний»[288].

Разумеется, для Козимо было очень важно продвигать тосканское наречие и тосканское искусство. Поэтому «Жизнеописания» предстояло соответствующим образом переделать. Текст был выслан группе участников Флорентийской академии — учреждения, которое Козимо создал в 1541 году, чтобы развивать тосканский язык: Джовамбатисте Джелли, Пьерфранческо Джамбуллари и Карло Ленцони. Варки и Боргини тоже, вероятно, участвовали в редактуре. Сохранилась страница из оригинальной рукописи Вазари, сделанной в Римини, с пометками Джамбуллари на полях.

Первое издание вызвало положительную реакцию, но оно было доступно только априори благосклонной публике — образованным читателям Рима и Флоренции. Мнения за и против, относящиеся к более отдаленным местам и временам, касаются в основном второго издания (1568 года). Есть свидетельства, что Уильям Аглионби хвалил книгу в 1685 году в Лондоне и считал, что ее чтение вдохновит британских живописцев, которым не удавались картины на исторические и мифологические сюжеты. Другой отзыв принадлежал Аннибале Карраччи, главе влиятельной академии XVII века в Болонье, ориентированной на подражание Рафаэлю. Карраччи, разумеется, не был ценителем маньеризма и делал на полях своей копии пометки, в которых выражал разочарование по поводу необъективных высказываний Вазари. Сохранилось более дюжины копий книги конца XVI и XVII веков с многочисленными пометками на полях. Эль Греко писал: «Всё это говорит о его (Вазари) невежестве». Такой комментарий может удивить, ведь стиль Эль Греко часто относили к маньеризму. Федерико Цуккаро был в ярости от того, что Вазари недооценил Рафаэля и поставил Микеланджело выше: «Злобный язык, который там, где не может бранить, находит способ приуменьшить славу и достоинство других!» Впрочем, неудивительно, ведь эти двое в конце жизни Вазари были соперниками и недолюбливали друг друга. Один из членов семьи Карраччи писал (в XVII веке Аннибале, Лодовико и Агостино состояли в Академии Карраччи в Болонье): «О, что за презренный человек Вазари. Он так язвительно пишет, что я вынужден вместе с ним выходить за пределы добрых манер»[289]. Но ворчание носило частный характер. Недовольством делились на шумных вечеринках, но оно не легло в основу памфлетов, в которых поносилась бы книга или ее автор. И негодование касалось в основном приверженности Вазари определенному стилю и художникам. Ни у кого не нашлось возражений против стиля написания, формата или задумки книги. Те первые маргиналии, осуждающие Вазари, были не слишком последовательны. Их, как правило, называют просто «негативная реакция на книгу Вазари XVI века»[290]. Это скорее проявления личного недовольства резкими суждениями автора, чем логически обоснованная критика. Негативные комментарии не делались при широкой публике, так что, вероятно, Вазари о них не знал. (Так произошло, например, с Микеланджело. Тот, прочитав книгу, предложил немного «исправить» свое «Жизнеописание», как и свою биографию пера Кондиви (1553), которая должна была исправить ошибки, допущенные Вазари в первом издании.) Книга хорошо продавалась. Медичи и Флоренция могли гордиться и наслаждаться растущей славой. Если не принимать во внимание некоторые ворчливые комментарии на полях, книгу восприняли хорошо.