Русская Прага - Наталья Командорова

В начале 30-х годов Чехословакия начала все больше склоняться к просоветской линии. «Бенеш ездил в Советский Союз, — отмечал Н. Андреев, — и там его принимали с распростертыми объятиями. Он вывез оттуда замечательные иконы, которые ему подарили, и чехи де-юре признали советский режим…

В Германии появление Гитлера, то есть антикоммунистического режима, все больше и больше выявляло просоветские настроения в Праге: СССР, мол, славянская держава! Доходило до абсурда: чехи, например, утверждали, что Сталин — самый великий славянин, который когда-либо существовал!..»

Николай Ефремович с горечью свидетельствовал, что хотя он и «не застал первой стадии развития русской акции в Чехословакии, ибо это происходило» до его «приезда в Прагу — с 1921 по 1925 год», после этого «акция постепенно пошла на убыль. Как раз с 1926–1927 годов возникало много ограничений для приезда новых русских в Чехословакию, и… шаг за шагом уже шли сокращения масштабов этой гуманитарной помощи…»

Известный историк и политический деятель Павел Николаевич Милюков (1859–1943) относится к той категории русских эмигрантов, о которых уже достаточно много написано, рассказано, снято в кинофильмах. Его собственные научные труды и воспоминания не единожды издавались в современной России, но в его биографии по-прежнему есть моменты, которые до настоящего времени не дают покоя любителям отечественной истории.

П. Н. Милюков эмигрировал в 1921 году в Париж, где и прожил до самой своей кончины. Однако его имя неразрывно с русской Прагой 20–30-х годов прошлого века. И не только потому, что он по сравнению с другими странами больше всего выступал со своими докладами и лекциями в Праге, где у него среди эмигрантов было много бывших соратников по кадетской партии: он был другом самого президента Чехословакии Томаша Масарика! И другом не вновь приобретенным — в эмиграции, а давнишним — со времен их первых встреч в царской России конца XIX — начала XX века. В эмигрантской среде Праги об этом хорошо знали, поэтому порой просили Милюкова «замолвить словечко» перед президентом о ком-то или о чем-то. Он помогал, но только тогда, когда сам лично убеждался в обоснованности и необходимости прошений.

Павел Николаевич Милюков

Они познакомились в один из дореволюционных приездов Масарика в Россию. Профессор Московского университета Милюков и чешский профессор Масарик в 1901 году вместе читали лекции в университетах США, даже задумали создать совместный научный трактат. Оба высоко ценили и уважали друг друга.

Последняя встреча друзей

После Февральской революции 1917 года профессор Милюков стал министром иностранных дел кабинета министров Временного правительства Керенского. Окунувшись с головой в новые обязанности, Павел Николаевич не забывал друга. В одной из своих деловых бумаг он писал: «Что касается вопроса о центральном органе, объединяющем представительство чехов и словаков в России, то вопрос этот желательно пока оставить открытым впредь до приезда в Россию профессора Масарика…»

Масарик приехал в Россию в мае 1917 года и пробыл там почти год — до марта 1918 года. И два друга вновь встретились: русский профессор-министр и будущий чешский профессор-президент — на этот раз в последний раз в России. Потом их пути часто пересекались в разных городах Европы, особенно часто — в Праге.

Двум старинным друзьям не надо было подыскивать тем для разговоров. Наверное, их вполне хватило бы на издание нескольких томов «Бесед Масарика и Милюкова», по аналогии с «Беседами» Масарика и Чапека. А общественность получила бы еще один образец глубины и широты мышления двух выдающихся славянских ученых-интеллектуалов, политических и общественных деятелей конца XIX — первой половины XX века…

14 сентября 1937 года друзья встретились последний раз. На этот раз Милюков приехал в Прагу попрощаться с другом — навсегда. На похоронах Масарика присутствовало огромное количество народа, особенно — русских эмигрантов. Многие из них осознавали, что со смертью вдохновителя «Русской акции» их судьба оказалась на пороге тревожного, непредсказуемого будущего. Но все же большинство людей, присутствующих на похоронах, точно так же, как и Павел Милюков, в тот момент искренно скорбели о кончине замечательного человека Томаша Масарика — политика, ученого, соратника, друга…

В современной России начала XXI века нет памятника первому президенту Чехословакии Томашу Масарику. Не многие соотечественники знают о «прорусском» чехе Кареле Крамарже и о его русской жене Надежде.

А ведь благодаря в первую очередь этим людям стало возможным для многочисленных современных отечественных исследователей ввести в научный оборот понятие «пражский период творчества» по отношению к сотням и тысячам наших знаменитых соотечественников — ученых, писателей, художников, архитекторов, актеров, режиссеров. Не говоря уже о представителях многочисленных обычных русских фамилий, которым удалось выжить с помощью дружественной Чехии.

Только огромный авторитет президента-профессора Масарика не позволил членам правительства молодой, не окрепшей еще экономически в начале 20-х годов XX века Чехословакии выступить против направления финансовых средств из государственного «золотого запаса» на развитие русской науки, культуры и образования. Под влиянием президента чешское правительство сориентировалось на политике поддержки и использования интеллектуального потенциала эмигрантов, получивших убежище в Чехословакии после изгнания с родины. По подсчетам специалистов, если в 1921 году в стране было около 5 тысяч русских эмигрантов, то к 1925 году их насчитывалось уже более 30-ти.

Всем русским эмигрантам в Праге выплачивалась стипендия, обеспечивающая их проживание в чужой стране. Оскорбительным «масариковским иждивением» иногда кое-кто называл эти дотации, и это были, как правило, те, кому приходилось самим хлопотать по этому поводу и «доказывать» свою принадлежность к «бесценному генофонду русской науки и культуры», опекаемому правительством Томаша Масарика.

Но оставим комментарии по поводу этих высказываний. Все гении и таланты — импульсивны, впечатлительны, эмоциональны и… эгоистичны, зачастую зависят полностью от своего сиюминутного настроения и жизненных обстоятельств. Тем более — на чужбине, вынужденно оторванные от привычного бытия…