Чужая лебединая песня - Ирина Грин

– А это кто? – спросил Федор, ткнув пальцем в здоровяка, мрачно отсвечивающего рядом с Алисой.

– Так это Лешка и есть. Он в Алиску с первого класса был влюблен. Все ходил по пятам, пугал ее ухажеров. А как дочка в Москву уехала, он пару месяцев покуковал и сорвался. Мать его говорит, что за Алиской поехал. Что живут они вместе и прямо-таки уже чуть ли не поженились. Только ты ничего не подумай. Алиса у нас девочка скромная… Сейчас еще выпускную фотографию покажу.

Женщина направилась в другую комнату, а Федор внимательно всмотрелся в Лешку. Сомнений не было – это тот самый амбал, который лежал на белоснежной атласной простыне в запачканном краской комбинезоне.

– Вот, смотри, тут Алиска лучше всех получилась. Да ты не туда смотришь! – Коротко обрезанный ноготь, покрытый розовым лаком, постучал по овальной фотографии, под которой было написано «Алиса Лопухова».

Но внимание Федора было приковано к другому лицу. Алексей Терентьев. Вот как тебя звали. Что же с тобой случилось?

– Нет, надо Таньке позвонить, рассказать, что сынок ее если и спит с какой-то Алисой, то уж точно не с нашей, – не унималась Светлана Романовна. – Вот зачем трепать языком всякую околесицу? Сейчас позвоню, если не поверит – пусть придет и сама убедится.

– Может, лучше чаю? – тихо спросил Федор.

Он представил, как сейчас сюда прибежит мать этого самого Алексея Терентьева, которая еще не знает, какая беда случилась с ее сыном. Ведь пока она пребывает в неведении, сын этот как будто живой. И умрет он для нее, когда…

А правда, когда? Когда ей скажут об этом? Или когда она увидит его мертвым? Или когда она поверит в увиденное? Или никогда?

В любом случае узнать ответ на этот вопрос Федор предпочел бы в интернете. Мысль, что сейчас сюда придет женщина, которая еще пока верит, что ее сын живет в Москве с любимой с детства девушкой, и он, Федор, должен будет подтвердить, что это не так, пугала. Да что там пугала, она просто взрывала мозг. А как жить со взорванным мозгом? Никак. Поэтому, когда Светлана Романовна отправилась на кухню и забренчала чайными прибамбасами, Федор подхватил рюкзак и, стараясь ступать как можно тише, выскользнул на крыльцо, выскочил на улицу и понесся по усыпанному листвой тротуару.

Всю дорогу до Ростова-на-Дону Федор никак не мог отделаться от мыслей о женщине, которую ни разу не видел, но о которой знал то, чего она сама еще не знала. Представлял, как она будет перебирать фотографии сына – сверток на руках медсестры из роддома (наверняка у нее тоже есть такой), выпускной в школе, а между ними еще с полсотни разных мгновений, трепетно хранимых старыми альбомами. И радоваться, что мгновений этих так много, и жалеть, что их так мало. Как будто жизнь Лешки оборвалась сразу после школы.

И Федор, хотя собирался жить еще долго-долго, пообещал себе, что, вернувшись домой, обязательно напечатает фотографии, накопившиеся за годы его самостоятельного полета, и пошлет их родителям.

Сойдя с автобуса в Ростове, Федор хотел купить билет в аэропорт, чтобы вернуться в Москву и снова попытать счастья в «Вишневом саду» у Снежаны Сергеевны, но тут заметил автобус с названием родного города на лобовом стекле. Тот уже отъезжал от платформы, когда Федор, сам не сознавая, что делает, рванул к нему, забарабанил по закрытой двери.

Водитель притормозил, с шипением открылась дверь:

– Сдурел, что ли? – Был он молодой, чуть старше Федора, но уверенный в себе благодаря более высокому, по сравнению с ломившимся в дверь пассажиром, положению, которое обеспечивало водительское кресло.

Федор отчаянно закричал, что ему очень, ну, просто очень надо. Принялся доставать из кармана купюры различного достоинства.

– Да садись уже, – скомандовал водитель, – не отсвечивай.

Федор прошел по салону в самый конец, устроился на свободном сиденье и только теперь понял, какую глупость он совершил. Хотя почему глупость? Разве внезапно охватившее его желание вернуться к родителям, к дому, где он родился и вырос, – глупость? Наверное, да. Ведь старый дом, мать и отец – три большие разницы, разбросанные в пространстве. Ну, приедет он к дому, посидит на скрипучих качелях. А что потом?

Поехать к отцу – обидеть мать. Поехать к матери – вообще стремно. Живи она одна, куда ни шло. Но там же наверняка Пал Палыч, человек, научивший Федора азам программирования, по сути дела заточивший его мозги надлежащим образом! И вдруг этот самый Пал Палыч, которого, несмотря на молодой возраст, все в школе называли только на «Вы» и величали исключительно по имени-отчеству, встретит Федора в по-домашнему стремных труселях и майке-алкоголичке. А в довершение ко всему, завалится спать с Федоровой матерью и всю ночь будет заливисто храпеть.

Он чуть было не решил выйти на Алексеевке, но замешкался. Тем временем в салон ввалилась женщина с двумя на вид абсолютно неподъемными корзинами и, поискав глазами свободное место, села впереди Федора, забаррикадировав проход. Происшествие это Федор воспринял как знак судьбы и решил позволить событиям идти своим чередом.

До своего дома Федор добрался уже затемно.

Представшая перед его глазами картина никак не вписывалась в подростковые воспоминания. Старые деревья сменили стриженые кусты, вместо вытоптанного сотнями детских ног пятачка возник целый детский городок – очевидно, подарок кандидата в депутаты перед выборами. Качели, занимавшие в воспоминаниях Федора особое место, предназначались для малышей и представляли из себя повешенную на цепочках конструкцию настолько маленькую, что при всем желании прокатиться Федор не смог бы.

И только сараи остались теми же. Мрачной стеной они громоздились напротив сияющего вечерними окнами дома. И все-таки Федор уселся на качели. Сверху, на деревянное ограждение, оберегающее малышей от падения. Душераздирающий скрип цепей ворвался в ночные звуки. И тут монолит сараев раскололся надвое, луч света вырвался наружу, высветив нарушителя спокойствия, а следом за ним раздалось грозное:

– А ну, геть отсюда!

И от этих слов сердце Федора затрепетало от радости, потому что это словечко «геть», произносимое с легкостью и мягкостью, за всю свою жизнь он слышал только от одного человека.

– Папа! – закричал Федор и бросился навстречу мужчине.

Тот остановился в недоумении, а потом шагнул навстречу Федору и сжал его в объятиях.

– Федька! Вот это да! Вот это ты молодец! Надолго?

– Папа! А разве вы не продали квартиру?

– Квартиру – да, а сарай нет. Меня же как с работы поперли, так я в нем и обосновался.

– Как – обосновался? Ты же?

– Сейчас, я только позвоню и все тебе расскажу. – И Лебедев-старший радостно заорал в трубку: – Мать, айда к нам! Федька приехал! Наш Федька! Сын! Да не знаю я, сама у него спросишь. Спрашивает, надолго ты?

– Нет, – Федор замотал головой, – проездом. Завтра уезжаю.

– Ну, завтра так завтра. Пойдем.