Пингвины зовут - Хейзел Прайор

Она печально посмотрела на меня.

– Боюсь, разбрасываясь обвинениями, ты не сможешь двигаться дальше. Я провела большую часть жизни, обвиняя окружающих абсолютно во всех своих проблемах, но теперь я понимаю, какой нездоровой привычкой это было. Зачастую виноваты не люди, а обстоятельства, сложившиеся неудачным образом. Во всем этом нет ни его вины, ни уж тем более твоей.

Вероника замечательная. Я знаю, она с нетерпением ждала, что станет прабабушкой, и сейчас, должно быть, тоже убита горем, но она проявляет ко мне только доброту и заботу. Она постоянно носит мне грелки и столько чая, что я не успеваю выпить. Она подарила мне дорогое мыло и духи, наверняка ее собственные, поскольку я сомневаюсь, что на целом острове есть магазин с таким парфюмом. Я этого не заслуживаю.

Я ем как правило в одиночестве в своей спальне, потому что в столовой слишком шумно, но Вероника часто сидит со мной. Дейзи и съемочной группе сказали, что я болею. В каком-то смысле, так оно и есть. Я всегда считала себя практичной и приземленной, и подумать не могла, что у меня когда-либо могут возникнуть психологические проблемы, и вот я здесь. Какой же я была дурой, предполагая, что этому подвержены только люди какого-то определенного типа человека. Как и в случае с медицинскими заболеваниями, любой из нас рано или поздно может столкнуться с серьезной проблемой психического здоровья.

Вероника предложила мне походить на сеансы психотерапии, но у меня забронирован билет на рейс до Ушуайи и на корабль до острова Медальон через несколько дней, и я предпочла бы спокойно восстановиться здесь. Единение с природой – пожалуй, самое полезное, что вы можете сделать для своего ментального здоровья, поэтому сегодня я решила немного прогуляться. Я проверяю, что в коридоре никого нет, прежде чем прокрасться к выходу из лоджа. Сейчас я не способна поддерживать беседу с кем бы то ни было. Мне нужно побыть одной, побродить среди скал и дюн и посмотреть на море, позволяя своим мыслям плыть по течению, как им заблагорассудится.

Солнце кажется невероятно ярким, когда я выхожу на улицу. Закутавшись в куртку, я быстрым шагом направляюсь по дорожке к пляжу. Я уже слышу гомон колонии папуанских пингвинов и различаю толпу черно-белых силуэтов. Я не успеваю далеко уйти, когда слышу позади себя топот ног. Почему меня просто не могут оставить в покое? Хотела бы я превратиться в пингвина и потеряться в их толпе.

Это Патрик, он догоняет меня и окликает по имени. Он что, караулил меня? Я прибавляю шаг. Я знаю, как сильно разочаровала его, и сейчас не хочу его видеть. Это выше моих сил. Я еще не готова.

Но вот он настигает меня и кружит рядом. Говорит мне, что любит меня. Говорит, что мы все равно можем попробовать. Мы не можем попробовать. Ничего мы не можем. Почему он так поступает со мной?

Я набрасываюсь на него, как тигрица.

56

ВЕРОНИКА

Остров Болдер

Несмотря на браслеты дружбы, которые Дейзи сделала всем присутствующим, самой дружбы что-то нигде не видать.

Сэр Роберт по отношению ко мне неумолимо холоден, Терри и Патрик друг с другом не разговаривают, а Бет стала еще тише, чем обычно, что кое о чем да говорит. А в желтой прессе всплыли еще более неприятные заголовки, которые заставляют меня с ужасом думать о моем возвращении в Британию.

«ВЕЧЕРИНКА У ПИНГВИНОВ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ СЛЕЗАМИ»

«МАККРИДИ РЫДАЕТ, СЭДДЛБОУ ЗЛИТСЯ»

«МЕЖДОУСОБНЫЕ ВОЙНЫ КЛАНА МАККРИДИ»

«РАЗБОРКИ НА ОСТРОВЕ БОЛДЕР»

Я пыталась поговорить о своих опасениях с сэром Робертом, но он отмахивается от меня как от назойливой мухи. Он упорно продолжает настаивать на том, что огласка сослужит нам хорошую службу. Его мало волнует, что это делает меня несчастной. Хорошо хоть злобные, беспринципные журналюги не могут сказать ничего плохого о Дейзи.

Мысли о моем бедном Энцо по-прежнему преследуют меня ежедневно. Теперь я скорблю и по своему правнуку, которого вообще никогда не существовало. Я переживаю за милую Терри и за Патрика, который страдает не меньше.

– Это такие эмоциональные качели, что я с ума схожу, – признался он мне, когда я вчера спросила о его чувствах. – В один момент мой отец – убийца и трус. Потом – нет, все не так; это моя мама была убийцей и трусихой. Но эй, я помирился с девушкой, которую люблю, и у нас будет ребенок! Или нет, не будет ребенка, и она уже не хочет со мной разговаривать.

– Сочувствую, – пробормотала я.

– Я знаю, что она не виновата, и мне очень за нее больно. Но мне ведь тоже больно, бабуля. Я хотел этого ребенка. Я уверен, что став отцом, никогда бы не напортачил в воспитании своего ребенка. Отцовство пробудило бы во мне самые лучшие качества, я это точно знаю. Я бы любил своего сына или дочь больше самой жизни.

Часть меня рада это слышать, в то время как другая часть скорбит вместе с ним.

– Боже, как бы я хотел вернуться назад во времени и никогда не покидать остров Медальон, – стонет он. – Это чертов корабль во всем виноват. Ну, задним-то умом все крепки. Нафиг он нужен, этот задний ум. Это же чертова пытка.

Мы с Дейзи выходим на нашу утреннюю прогулку. По пути на пляж мы ненадолго останавливаемся, чтобы полюбоваться колонией папуанских пингвинов. Но, как всегда, Дейзи с нетерпением рвется вперед в надежде увидеть своих любимцев, Петру и Тони.

Сейчас мы бредем по тропинке, стелющейся вдоль линии продуваемых всеми ветрами дюн. Чайки кружат над головой, в небе, нарисованном кремовыми и лиловыми мазками. Кобальтово-синее море переходит в более светлые оттенки, прежде чем обрушивается на берег волнами с кружевной каймой. Пляж – как сияющее зеркало. Дейзи снимает ботинки и носки, как делает каждое утро, когда мы выходим к этому месту, и убегает. Я смотрю, как ее маленькая фигурка несется по мокрому песку, оставляя за собой грязную дорожку из следов, которые вскоре наполняются соленой водой и исчезают, разглаживаясь.

Свежий воздух и природа – лучший бальзам для моего истерзанного сердца. Я глубоко вдыхаю и сосредотачиваюсь на запахе моря и шуме волн.

Дейзи бежит к темному комочку на песке. Я вижу, как она наклоняется, затем вздрагивает. Ее руки взлетают в воздух, и в то же время я слышу пронзительный, полный боли крик.

– Дейзи, в чем дело? – кричу я, но мой