Вирус Зоны. Охота на Стрельца - Дмитрий Лазарев

Впрочем, это не важно. Важно, что они уходили. Моя добыча, моя неутоленная месть. Я попытался было рвануть за ними на сверхскорости, но не сократил расстояние и вполовину, когда меня вырубило. Организм сказал: «Все, баста!» Вывалившись в обычную скорость, я упал на землю. Меня корежило от боли, мышцы сводило судорогой, дыхание было слабым и прерывистым, пот покрывал все, кроме зубов. И слабость. Дикая, почти неодолимая слабость. Видимо, эта моя способность – не для стайерских дистанций. Или я просто ее чересчур интенсивно эксплуатировал в последние часы.

Теперь, измученный до последней степени, в состоянии полукалеки я мог лишь ползти, помышляя уже не о погоне, а лишь о том, чтобы оставить между собой и объектом как можно большее расстояние. Не столько из-за мутантов и Новых, хотя теоретически они еще могли меня догнать, сколько из-за бомбардировщиков, которые вот-вот должны были нанести удар. Время на исходе.

Я полз по опушке леса и твердил про себя, как мантру, что должен выжить. Хоть как, а должен! Чтобы потом все-таки найти этих тварей и свершить свое правосудие. Или, как выразился Нинко, «умереть, пытаясь». И найду, твари, не обольщайтесь! Найду. Найду…

Внезапный гул заставил меня поднять голову… А вот и они. Су-35, если я не ошибаюсь. Двенадцать штук. Однако! Серьезное количество. Думаю, против такой ударной мощи щит Новых уже не устоит – это вам не вертолеты. Красиво летят… Боевое построение, грация смерти. Палачи или санитары, как посмотреть. Будут выжигать заразу. Оно и правильно, наверное, – в городе уже наверняка не осталось живых людей. Только твари Зоны. Надеюсь, хоть Рождественский собор штурмовики пощадят… Ох, и о чем я только думаю?

Они пролетели надо мной, а у меня не было сил даже голову повернуть, чтобы посмотреть им вслед. Ни на что уже не было сил. Подумалось, что если я проползу еще хоть несколько метров, то прямо тут и кони двину. Но надо убраться с опушки. Хотя бы вон туда, в густые заросли. Надо. Надо… Я полз через боль, через борьбу с отчаянно не желавшими прокачивать воздух легкими, через не могу… И все-таки дополз. Вот, здесь меня не видно с дороги…

Когда где-то далеко позади загремели первые взрывы, это словно стало сигналом моему организму. Внутри будто щелкнул невидимый рубильник, выключив мне свет…

Санкт-Петербург. Нева рядом с Большим Обуховским мостом. Две недели спустя

Черная хищная тень небольшого катера замерла, затаившись рядом с серебристой лунной дорожкой. Ночь на Неве светлая. Слишком светлая… Тем, кто в катере, не нравится свет луны, но они вынуждены с ним мириться. Темным делам свет мешает… Почему темным? А что еще может делать катер на Неве в два пополуночи, вдали от разводных мостов и различных туристических объектов? Не на рыбалку же, в самом деле, выехали эти двое, которые, согнувшись, напряженно вглядываются в воду! Без удочек, что характерно.

Тишину почти ничто не нарушает. Район Рыбацкое достаточно спокойный. Такие называют спальными. На правом берегу – частный сектор, на левом – зеленый массив деревьев и кустов, скрывающий за собой пустынную по ночному времени ленту Рыбацкого проспекта. Впрочем, он и днем-то не такой уж и оживленный. Основной транспортный поток идет западнее, по другому проспекту – Шлиссельбургскому. А тут тихо. Почти как в деревне. Изредка взлаивает какая-нибудь собака, но тут же умолкает, не найдя собеседников. И небо над головой. Нынче оно особенно ясное, звездное, с луной и без питерского смога. И катер. И две тени на нем. Молчаливые и неподвижные, будто манекены.

Внезапно раздается плеск. Рыба? Нет. Черная гладь речной поверхности расступается, выпуская человеческую голову. Аквалангист.

– Ну что? – тихо подает голос та из теней в лодке, что справа. На ней плащ с капюшоном, полностью закрывающим лицо.

– Там он, кажется, – так же тихо отвечает тот, кто всплыл. – Только хрен разберешь: темнотища!

– Размер?

Аквалангист разводит руки, показывая. Тень в капюшоне удовлетворенно кивает.

– Думаю, он.

Обращается к другой тени – высокой и болезненно худой:

– Лебедку готовь, поднимать будем.

Тот начинает возиться с лебедкой. Тень в капюшоне и аквалангист молчаливо ждут. Наконец все готово, и стальной канат с тихим плеском ныряет в Неву.

– Понадежнее его там закрепи! – это уже аквалангисту.

Тот молча кивает, опускает на глаза очки, берет в рот загубник и погружается. Проходит какое-то время, прежде чем он вновь появляется на поверхности.

– Порядок.

– Хорошо, забирайся.

Пока аквалангист влезает в катер, двое других с натугой начинают вращать лебедку, похоже, поднимая что-то довольно тяжелое. Наконец невская вода вновь расступается, на сей раз выпуская на поверхность то, что выглядит как большой камень. Теперь берутся уже все трое и с трудом переваливают добычу в катер. Некоторое время тяжело дышат.

– Это что за фиговина? – произносит худой.

– А на что похоже? – невыразительным голосом из-под капюшона отзывается главный.

– На хренов камень.

– Значит, камень и есть.

– И что, мы сюда приперлись среди ночи из-за долбаного камня? – В голосе худого слышится искреннее возмущение.

– Я вам мало заплатил? – Главный по-прежнему невозмутим.

– Смотря за что, – подает голос аквалангист. – Темнишь ты, мужик, и мне это очень не нравится! Колись давай, что за хреноту мы из реки выловили? Только не рассказывай, что ты геолог!

– Ты уверен, что хочешь это знать? – Голос главного становится вкрадчивым, но его сообщников это не настораживает.

– Абсолютно, твою мать! – кипятится, правда, пока тихо, аквалангист, не замечая, что худой лезет за чем-то в мешок под ногами. – Это дело пахнет какой-то крупной подставой. Так что или ты сейчас нам все рассказываешь, или…

Конец его фразы тонет в булькающих звуках – сообщник перерезает ему горло. А несколько секунд спустя тело аквалангиста переваливается через борт и с плеском уходит под воду.

– А теперь ты, – спокойно произносит главный, глядя из-под надвинутого капюшона прямо в наполненные животным ужасом глаза сообщника. – Аккуратненько. Это быстро и совсем не больно. Раз – и все!

Худой весь в испарине, несмотря на то, что ночь довольно прохладна. Он трясется, силится что-то сказать, но не может. Рука с зажатым в ней окровавленным ножом не слушается своего владельца, который отчаянно пытается не позволить ей выполнить самоубийственный приказ извне. Однако это противостояние чужой воле заканчивается не в его пользу, и через пять секунд рука, ставшая вдруг абсолютно твердой, четким движением проводит лезвием по горлу. Мертвые пальцы разжимаются, роняя нож, а тело падает в лужу собственной крови, расплывающуюся по полиэтилену, которым предусмотрительно застелено дно катера. Еще несколько секунд – и второй труп следует за первым. А потом и нож. Оставшийся в одиночестве главный аккуратно собирает окровавленный полиэтилен, не снимая резиновых перчаток, кладет внутрь пудовую гирю и тщательно заматывает. Затем и этот увесистый сверток отправляется в воду. Нева все примет.