Похитители душ. Операция «Антиирод» - Полина Каминская

— И… что вы можете сказать?

— О чем?

Юрий Адольфович внезапно опомнился, смутился и даже встал со скамейки.

— Простите, Саша, мне надо идти.

— Подождите, Юрий Адольфович. — Саша преградил Бляхману дорогу. Ему вдруг показалось очень важным — узнать, почему пианист спрашивает о Поплавском таким странным тоном. — Расскажите мне все.

— Что — все?

— Что с вами сделал Поплавский?

— Со мной? Откуда вы знаете, что он со мной что-то делал?

— Юлия Марковна рассказывала, что после травмы именно Поплавский вернул вам…

— Вернул! — вдруг горько воскликнул Бляхман. — Вернул! — Казалось, он сейчас заплачет. — Что вернул?! — Юрий Адольфович в отчаянии рванул рукава рубашки так, что отлетели пуговицы и стали видны розовые шрамы на руках. — Зачем мне это?

— Слушай, что это с ним? — подошла Света.

— По-моему, истерика. — Саша внимательно смотрел на Бляхмана.

— Ты его знаешь?

— Да. Это мой будущий тесть, — спокойно ответил Саша. Света подняла брови, но промолчала.

— Пускай все будет по-прежнему! — Юрий Адольфович почти кричал. По щекам его текли слезы. — Пусть они не смогут играть, но мне вернут мою душу!

— О, Господи… — выдохнула Света. — Саша, сделай же что-нибудь.

— Я лучше положу руки под трамвай, пусть их отрежет, но пусть мне вернут мою душу! — Вокруг начали собираться люди.

— Вот что, Юрий Адольфович, — решительно начал Саша, беря его под руку, — пойдемте с нами.

— Ку-да?… — Бляхман встал, но тут же снова бессильно повалился на скамейку. — Я никуда не хочу идти. Мне нужно поговорить с Игорем Валерьевичем.

— Зачем? — Саша сел рядом и попытался привести в порядок одежду пианиста.

— Он меня обманул! Он ничего мне не говорил про последствия… А теперь… А теперь он говорит, что я сам виноват… И что… что… — Голос его снова сорвался на рыдания. — Что проданный товар… возврату не подлежит…

— У тебя есть деньги? — тихо спросил Саша Свету. Она кивнула. — Быстренько пойди поймай машину, подгони сюда. Его домой нужно…

Юрий Адольфович покорно разрешил посадить себя в машину, всю дорогу тихо плакал и рассматривал свои руки.

Лены, к счастью, дома не оказалось. Юлия Марковна, всплеснув руками, запричитала совсем по-бабьи, обняла мужа и увела его в комнату.

— Юлия Марковна, — вдогонку ей крикнул Саша, — вы врача пока не вызывайте, просто дайте ему какого-нибудь успокоительного!

— Ну? — зловеще спросил Саша, выходя из дома Бляхманов и закуривая. — Что ты на это скажешь?

— Ничего. — Света пожала плечами. — По-моему, твой будущий тесть просто псих.

— Не думаю, что все так просто. — Саша огляделся по сторонам и наконец-то задал долгожданный вопрос:

— Куда дальше? — имея в виду их двоих.

— К тебе, на Беринга, — невесело пошутила Света. — Жарить пельмени.

— А в холодильнике осталось еще полбутылки "Медвежьей крови", — так же грустно добавил Саша.

Так они постояли еще немного, не зная, что еще сказать. Реальный мир разводил, растаскивал их в разные стороны. Следующий вопрос звучал уже более конкретно.

— И куда ты сейчас? — спросил Саша.

— Не знаю. Может, к маме… — Света передернула плечами, уже поняв, что к маме-то как раз и не поедет ни в коем случае. — Или к друзьям. Найду кого-нибудь из старых, верных, не к буржуйкам же этим соваться…

— Не понял, зачем тогда искать? — Саша искренне удивился.

— То есть?

— Говорю: зачем тебе кого-то искать, если я уже здесь?

— Самойлов, ты что — дурак? Куда мы с тобой здесь денемся? В общагу твою? К тому же… — Света красноречиво подняла глаза на дом. — У тебя есть будущий тесть…

— А я тебя, между прочим, не замуж зову, — нашелся Саша, постаравшись произнести эту фразу как можно более небрежно. — Я тебе предлагаю крышу над головой.

— Угу-угу — Света покивала и с хорошо заученной интонацией проговорила:

— Гвардейцы-десантники, вы окружены, шансов нет, мы предлагаем вам сухую одежду, горячий чай и…

— …наше радушие, — с готовностью закончил Саша. — Ну, поехали?

— К тому же, знаешь, у нас еще куча дел, — говорил Саша, стоя напротив Светы в метро.

— У нас? Куча?

— А ты как думала? Ты что, забыла, что нам отец Евгений говорил?

— Да ну, Саш, это все сказки. И все это осталось там. — Света махнула рукой.

— Сказки? — Саша возмущенно посмотрел на нее. — А как же с Лешкой? Мы же его вернули?

— А, может, это просто совпадение?

— Ты издеваешься надо мной? Кто всю эту кашу заварил? Ты? А теперь — «совпадение»? Ты что — струсила?

— Самойлов, ты что-то путаешь. Струсила — это мужской аргумент. Ты что, считаешь, я сейчас начну себя бить кулаками в грудь и кричать на весь вагон: кто струсил? Я струсила? Да я теперь в огонь и в воду!

— Кулаками в грудь не надо, — серьезно заметил Саша. — А вот подумать хорошенько нам с тобой не мешало бы.

— Да о чем? О чем? Кто-то из нас решил для пущей загадочности ввести в действие священника. Ну и что? Насколько я помню, они все только и делают, что ходят и предсказывают конец света!

— Да нет же, Светило! Ты подожди и послушай.

Я думаю, здесь все не так просто. Ты вспомни, с чего все начиналось.

— Что? С чего начиналось?

— Вся история с этим Поплавским. Еще в тот, прошлый раз. Ты ведь не станешь спорить, что перемещение во времени было?

— Было.

— Ты это помнишь. Я это помню. Поплавский говорит, что не помнит.

— Я думаю, Виталий тоже помнит, — медленно сказала Света.

— Наверняка. Он же был главным действующим лицом во всех этих событиях. Но я не об этом. Мне вот что непонятно: почему нас вначале так хорошо обдурили, а теперь не трогают?

— Не поняла. Кто не трогает?

— Не знаю, Светило. Я помню очень хорошо, как нам с Валеркой и Шестаковым этот доктор объяснял что-то про… как их?… нейрограммы. Что Банщик этот ваш…

— Какой Банщик?

— Ну, Юра… Юра… Ты его еще деревянным называешь…

— Кашин, что ли?

— Ну, наверное, Кашин. Так вот он — что-то вроде маяка. Ты — матрица.

— Я — матрица?!

— Ну, это Поплавский так говорил! Я тут ни при чем. Кому-то ты была очень нужна. Поэтому мы с Валеркой тогда в твой мир и поперлись. И даже вроде у нас что-то хорошее получилось… А потом… — Саша потер лоб рукой. — Потом ты за своим Антоновым погналась, я — за тобой. И в результате — он жив, а мы все заново прожили девяносто шестой год.