Колесо жизни и смерти - Седжвик Джулиан

– Ага. Немного поговорила с Розой вчера вечером.

– И?

– Да почти ничего. Она явно одно время с ума по этому Джимми сходила. Бог весть почему!

– Я и не знал, что он сох по маме…

– Похоже, мы много чего не знали о маме, а? – резко парирует Син-Син.

Дэнни открывает было рот, но не придумывает, что сказать. Первое его побуждение – заступиться за маму, но очень не хочется вбивать еще один клин между собой и Син-Син. Очень хочется – необходимо прямо! – чтобы она с ним была на одной стороне.

– Вот увидишь, когда мы узнаем, почему…

Син-Син пожимает плечами:

– Слушай, не бери в голову. Мне надо еще найти Дарко. Он просил меня помочь.

– С чем?

– Хочет, чтобы я стала его новой ассистенткой, мишенью.

– Правда?! – Дэнни таращит глаза. – А ты уверена? Я слышал, в прошлом году он порезал Иззи…

– Роза говорит, она просто не может стоять спокойно. Знаешь, я уже большая девочка.

Похоже, его забота ее только раздражает. Син-Син уже поворачивается, чтобы уйти, но Дэнни хватает ее за руку.

– Мы ведь по-прежнему друзья? – торопливо спрашивает он.

– Родная кровь не водица, помнишь? – Син-Син снова улыбается своей чуть вызывающей улыбкой, но на сей раз в голосе у нее больше тепла. – А цирковая кровь и подавно. Смешно: Дарко говорит, я напоминаю ему Лили!

Она высвобождается и поворачивается к фургону. Над головой, накрывая город тенью, плывет темная туча.

Остаток дня Дэнни все время вполглаза посматривает на толпу за ограждением – однако мысли о Берлине снова осаждают его, вытесняя из головы все остальное. Время тянется медленно. Скорей бы уж в путь! Он представляет, как шагает по дорожкам огромного парка Тиргартен под голыми деревьями, видит граффити на развалинах Стены*, снова стоит на кладбище… Каково это – вновь очутиться в тех местах? Попасть на могилу отца и матери? До путешествия – о котором он так давно мечтал и которого так страшился – остается всего несколько часов, и он не хочет ждать ни одной лишней секунды.

Наконец на башни собора спускается вечер, настает время представления. К арене стекается публика.

Вся труппа собирается в крыле собора. Дэнни наблюдает, как циркачи разминаются, натирают ладони мелом, похлопывают друг друга по спине. Эта типичная атмосфера перед спектаклем – столь привычная, столь милая сердцу – на миг помогает ему унять нетерпение.

Однако когда Замора возвращается от врача, все прерывают разминку и, обступив его, по очереди расписываются у него на гипсе.

Карлик подзывает Дэнни:

– Вот ты где, amigo[8]! Я приберег для тебя лучшее местечко.

– А что написать?

– Да что хочешь!

Дэнни пару секунд колеблется, а потом пишет:

– Спасибо, amigo, – карлик улыбается и пожимает его плечо. – Я страшно рад, что ты все еще веришь в меня.

На самом деле это не совсем так, но Дэнни кивает:

– Можно ненадолго одолжить твой мобильник?

– Конечно. А зачем?

– Моим-то теперь пользоваться нельзя. Хочу успеть перехватить инспектора Рикара до начала представления.

– Тогда торопись.

Син-Син хватает ручку и рисует на гипсе какие-то четыре китайских иероглифа.

– И что это значит, мисс Син? – интересуется карлик, разглядывая надпись.

– В грубом переводе: «упражнение – путь к совершенству», – объясняет она.

Все смеются. На миг в этом смехе Дэнни чувствует былое цирковое товарищество, объединяющее всю труппу.

За кулисами возбужденно гомонит публика.

– Скоро начинаем? – спрашивает он у Розы.

– Через пять минут. Я приберегла для вас с Заморой лучшие места в зале.

Дэнни отходит в сторонку и торопливо набирает номер Рикара, повторяя про себя все, что должен сказать детективу.

Серия щелчков, треск на проводе, и вот раздаются гудки. А потом включается автоответчик: «Это Джулс Рикар. Пожалуйста, оставьте сообщение, и я вам перезвоню».

Слышать размеренный голос детектива приятно, но ужасно досадно, что не удалось поговорить лично и прямо сейчас. Дэнни оставляет сообщение, стараясь как можно четче излагать факты. Свет в зале уже притушен, публика выжидательно притихла. Мальчик выскальзывает из кулис и садится рядом с Заморой.

– Ну как? – шепчет тот.

– Автоответчик. Я попросил его перезвонить.

Замора вздыхает:

– Carajo![9] Не думал, что когда-нибудь скажу такое, но я буду рад, когда мы наконец отсюда уедем.

– А как же похороны Хавьера?

– Лопе все понимает, – морщится майор. – Бедный Хавьер, бедные его дети…

Но тут начинает играть мощное вступление, вспыхивают прожекторы, и – вопреки всему – Дэнни чувствует, как в сердце его просыпается знакомый трепет. Сейчас, сейчас начнется! Вперед! Вперед, «Мистериум»!

В клубах дыма над сценой проносятся клоуны и воздушные гимнастки, и Дэнни весь обращается в зрение – наслаждаясь не только самим представлением, но и знанием, как оно делается. Одетый во все черное, Фрэнки готов уравновешивать Марию во время сольного номера. Прожектор выхватывает воздушную гимнастку, но безупречно выверенная работа механизма, возносящего ее под купол, завораживает ничуть не меньше. Дэнни сидит на самом краешке сиденья, сердце выпрыгивает из груди. Хотя он тысячи раз уже видел все это – но волшебство никуда не делось.

На лице его появляется улыбка – да так и остается.

Однако в конце первого отделения сквозь толпу к ним проталкивается Дарко. Лицо его темнее тучи:

– Мы только что снова видели того типа. Внутри лагеря, рядом с моим фургоном. У меня пропал бумажник – а там ведь, черт возьми, был мой паспорт!

Чары, навеянные представлением, спадают в мгновение ока.

Дэнни вскакивает на ноги:

– Майор, зови наших!

– Я с вами, – рычит Замора.

Они спешат прочь от арены. Братья Труляля и Траляля уже ждут на южных ступенях собора, вглядываясь в темноту чернильно-черных теней.

– Он был вон там, рядом с большим грузовиком, – говорит Труляля. – Но потом я упустил его из виду.

– А точно это тот же самый? – спрашивает Дарко. – Тот, высокий?