Ведьмин Дом, или Тихие игры в помещении - Виталий Каплан

Теперь до десяти полагалось убираться у корпуса. Да очень уж не хочется. Ну какая разница – фантиком больше, фантиком меньше? Однако для вида всё-таки что-то делать придётся. Иначе, если Миша изловит, плохо получится. За милую душу заставит все туалеты в корпусе мыть. После отбоя, разумеется. А на это время у него, Серёги, другие планы имеются.

Главное – что? Главное – сделать трудовой вид и всё время у начальства на глазах быть. А уж сколько он бумажек подберёт, как дорожку выметет – да кто же это проверять будет? Миша поленится, а Свете одной всюду не поспеть. К тому же память у неё слабая, погрозит-погрозит чем-нибудь, а потом обязательно у неё всё из головы вылетит. Очень ценное свойство.

После уборки территории пойти к Ведьминому Дому не удалось. Миша со Светой записали всех в тетрадочку и погнали вкалывать – мусор за лагерными воротами выгребать.

Серёге и Лешке Маслёнкину достались носилки. Сперва Серёга обрадовался – не хотелось возиться в грязи, но когда они узнали, где помойка, Серёгина радость сильно убавилась.

Оказывается, почти поллагеря нужно пройти, да ещё в гору. А носилки им накладывали от души – после пятого захода спина у Серёги заныла. Это у него-то, после трёх лет самбо! Что уж говорить о Маслёнкине? Тот вообще еле переставлял ноги, и Серёга предложил:

– Лёх, а Лёх, а чего это мы так надрываемся? Мы им что, нанялись? Ходить можно и медленно, по дороге отдыхать…

– Работай, негр, солнце ещё высоко, – хмуро отозвался Маслёнкин. – А когда зайдёт солнце, зажгут электричество. Ты разве не слышал, что Мишка сказал?

– Нет. А что он сказал?

– Сказал, что если до обеда не уберём, будем до ужина с этой дрянью возиться. Не справимся до ужина – так значит, после ужина до отбоя. А если за день всего не перетаскаем – завтра вкалывать придётся. Вместо похода!

– Когда это он говорил? Я что-то не слышал.

– Да сразу же после завтрака, в корпусе.

Серёга задумался. Действительно, завтра же поход! На два дня, с ночёвкой… Тот самый поход, что вечно переносился в прошлую смену, тот самый поход, что давным-давно был обещан, но постоянно откладывался на «завтра», на «после торжественной линейки», на «подождём пока, посмотрим на ваше поведение». Каждый раз Серёга давал себе слово, что больше никогда не поверит их обещаниям, но всё-таки надеялся. Правда, с течением времени надежда издыхала. До следующего раза. Вот и сейчас из-за уборки этой дурацкой всё может сорваться. Значит, как ни крути, а придётся ишачить.

– Ну ладно, тогда потащили.

…Выщербленная кирпичная дорожка изгибалась вправо. Солнце ползло всё выше и выше в голубую бездну, трещали кузнечики, откуда-то тянуло дымом.

– Серый, а ты что, по правде пойдёшь в Ведьмин Дом? – негромко спросил Лёшка, когда, опрокинув носилки, они зашагали обратно.

– А что делать? Придётся. Сам же нам руки разбивал, знаешь, какое условие.

– Знаю. Да и Санька, он не отступится. Ему теперь тоже назад хода нету.

– Это почему же?

– А он с пацаном одним поспорил, из второго отряда. После завтрака рассказал ему про ваше с ним пари и поспорил, что ты этому парню признаешься, будто сдрейфил и в Ведьмин Дом не ходил.

Ничего себе, присвистнул Серёга. Санька к тому же ещё и треплом оказался! Теперь о пари поллагеря узнает.

– Интересно… И на что же они поспорили? Тоже на рабство?

– Нет, пацан тот ему сказал, что ему это на фиг не нужно. На Санькиных индейцев заграничных поспорили. Видел, наверное? Он ими часто хвастает. А пацан часы свои поставил. И сказал ещё, если Санька смухлюет, его весь второй отряд лупить будет.

– А ты-то откуда всё знаешь? Тебе что, Санька отчёт давал?

– Нет, я их подслушал. Он парня этого к нам в палату привёл, ну, чтобы всё обговорить, а я там подметался. Они меня прогнали, а я подумал, чего это они в секретность играют? Вышел из корпуса, встал под окном и подслушал. Они же, лопухи, окно закрыть не догадались.

– Ну и зачем ты мне всё это рассказал? Думаешь, я от радости плясать стану?

– Да так… Наверное, лучше, если ты будешь знать.

– Ну спасибо, осчастливил. Ладно, пошли дальше.

Они зашагали быстрее и вскоре вернулись к воротам, где копошился бедный третий отряд.

И вправду – бедный. Легко ли выгрести всю жёлто-бурую дрянь, все эти доски, плавающие в жидкой грязи, битые кирпичи, поросшие крапивой, какие-то железяки неизвестно от чего… А бумаг-то, бумаг! Драные молочные пакеты, обёртки от печенья и промасленные кульки, мокрые, заплесневелые бланки, рваные листки из альбомов. А пробок сколько! Железные, деревянные, пластмассовые! И бутылки, и битое стекло… Наверное, все тридцать лет, что лагерь стоит, сюда мусор сваливали, и не убирал никто.

Да, нечего сказать, подкинула им Дуска подарочек. А всё Миша виноват. Не надо было её дразнить. Впрочем, его тоже понять можно. От такого начальства озвереешь. Вот скоро явится она принимать территорию, принцессочка на горошине. Обязательно ведь к чему-нибудь прицепится. Может, ей крошки от кирпичей не понравятся, или фантик какой-нибудь углядит. Специально ведь искать будет, точно белые грибы в лесу. Глаза у неё натренированные – контролёр. А уж если найдёт – то-то ей будет радости…

Они загрузились и снова направились в дальний путь, на помойку. И опять Лёха не выдержал молчания:

– Слушай, Серый, а ты что, и вправду нечистой силы не боишься?

– Я в неё не верю.

– Да никто в неё не верит. А все боятся.

– А я не боюсь. Потому-что никаких ведьм не существует. Наукой доказано.

– Это, конечно, правильно, – помолчав, сказал Лёшка. – А только знаешь, по-всякому бывает. У меня вот тётка была, тётя Маша, она в деревне жила, в Жерлёвке, это под Рязанью. Она тоже ни в какую нечистую силу не верила, она клубом заведовала, культурная… А у них с дядей Колей лошадь была, Звёздочка, белая вся, только на лбу чёрное пятно. На звезду похоже. Ну вот, я точно не помню, что мама рассказывала, но вышел такой закон, чтобы всех лошадей сдавать в колхоз. Добровольно. Это давно было, в шестидесятые годы. Ну, дядя Коля стал ругаться, не отдам, говорит, Звёздочку, плевать я на них хотел. Что, говорит, танки они на нас, что ли, двинут, Звёздочку отбирать? А тётя Маша его пилит-пилит, надо сдавать, жалко, а надо. Что о нас люди подумают? Я же клубом заведую, мы пример показывать должны. Культура там всякая, политика. Ну, в общем, отдали они Звёздочку, а с тех пор тётя Маша грустная всё ходила, всё о чём-то думала-думала.

Мама говорит, раньше она весёлая была, лучше всех в деревне пела. А как Звёздочку у них забрали, всё молчала, а однажды дядя Коля пораньше с работы пришёл, почувствовал, наверное, что-то. Смотрит – а в доме тёти Маши нет, он ищет её по всему двору, зовёт, потом в сарай заглянул – и видит: висит тётя Маша, верёвка за потолочную балку привязана, а она, тётя Маша, ещё живая, ещё дёргается в петле. Ну, дядя Коля бросился её вынимать, и вдруг на него как ветром дунуло, и он смотрит – а между ним и тётей Машей три огромных белых лошади стоят, и у всех чёрные звёзды во лбу, и даже не звёзды, а дыры, как от пуль. И они смотрят на него так странно и брыкаются, к тёте Маше не подпускают. Дядя Коля, понятное дело, закричал, стал народ звать, ну, люди сбежались, время-то вечернее, и все этих лошадей видели, и никто сквозь них пробиться не мог – боялись.