Эльфийские хроники - Жан-Луи Фетжен

Чуть позже послушник дополз на карачках до края воды и попытался рассмотреть свое отражение при свете луны. Он был почти голым: большие колючки на кустах и острые камни, за которые цеплялась его одежда, вырвали из нее большие куски материи. Лицо и туловище покрылись омерзительными темными пятнами. Это была то ли грязь, то ли запекшаяся кровь. А может, и то, и другое. Он не решился к этим пятнам прикоснуться.

Послышавшееся зловещее уханье совы заставило его вздрогнуть и прекратить тратить время на бессмысленное разглядывание самого себя. Ему следовало побыстрее покинуть это опасное место: войти в реку и плыть по течению. Прежде чем группа переселенцев, возглавляемая отцом Эдерном, углубилась в лес, она в течение многих дней шла вдоль какой-то реки. Если это была та же самая река (а Махеолас хотя и слабо ориентировался в этой неосвоенной местности, все же понимал, что не может быть, чтобы две реки такого размера находились очень близко друг к другу), то она текла в сторону равнины, заселенной людьми. Значит, она могла вывести его из этого проклятого леса. Поскольку видно в ночной темноте было очень плохо, он большей частью на ощупь стал искать вокруг себя все, что могло помочь ему удерживаться на поверхности воды. Насобирав целую охапку хвороста, он связал ее веревкой, которая служила ему в качестве пояса, а также обрывками своей разодранной в клочья одежды. Оставшись лишь в коротких — по колено — штанах, он вошел в реку с вязанкой хвороста в руках и поплыл вниз по течению.

Когда Племена богини Дану прибыли в этот мир, земля была населена бесформенными существами, которые назывались фоморами. Точно не известно, представляли ли они собой единый народ (в нынешнем понимании этого слова), были ли у них города и подчинялись ли они каким-то законам. В древних источниках, однако, упоминается последний из их королей — Кихоль Кривоногий. Еще до того, как прибыли Туата Де Дананн, на этих безобразных существ напали другие существа, которых нельзя назвать ни богами, ни эльфами, ни людьми, ни карликами. Их нельзя назвать и каким-либо народом. Даже те монстры, которые встречаются в Черных Землях и обитают в ночной темноте и в огне, не признали бы, пожалуй, в этих существах своих сородичей.

Эти существа называли себя «Фир».

Одни из них, которые называли свое племя «Фир Болг», были рождены из молнии. Другие, называющие свое племя «Фир Домнан», появились из земных недр. Они наводили такой ужас, что даже фоморы не стали с ними бороться и убрались прочь, предоставив этим существам безраздельно владычествовать на поверхности мира. Именно с таким миром и таким порядком вещей столкнулись Туата Де Дананн, когда спустились на землю. Король Нуада очень быстро понял, что война является неизбежной.

У Нуады не было другого выхода, кроме как заключить союз с фоморами, чтобы одолеть первым делом племя Фир Болг. Чтобы скрепить этот договор, было заключено множество браков, и самым памятным среди них был брак между Этне, дочерью фомора Балора, и Кианом, сыном нашего бога-врачевателя Диана Кехта.

Никто не ждал никаких отпрысков от этого странного брака, но, тем не менее, некоторое время спустя у Этне родился Луг, который в один прекрасный день стал королем Племен богини Дану — Туата Де Дананн — и принес им победу. Волею судьбы эта победа была одержана им лишь после того, как ему пришлось сразиться с Балором, его дедом, и убить его из пращи…

Однако эти времена еще не наступили. Узнав о прибытии на землю Племен богини Дану, Эохайд, вождь племени Фир Болг, отправил сильнейшего богатыря оценить силу новых пришельцев. Это был великан, которого звали Сренг и который был сыном Сенганна. На нем были доспехи из железных чешуек и шлем с четырьмя рогами. В руках он держал дубину, которую никто другой не смог бы даже и поднять. Против него король Нуада выставил Бреса — самого отважного и огромного из своих воинов, настоящего великана, рожденного одной из наших принцесс от одного из принцев фоморов. За очень короткое время (однако не следует сравнивать течение времени у богов с течением времени у нас) Брес сумел превзойти по своим размерам и по своей силе всех самых доблестных воинов Племен богини Дану. Когда два этих великана встретились лицом к лицу, на них обоих произвела сильное впечатление мощь противника. И затем они оба вернулись каждый в свой лагерь с одинаковой уверенностью: не может быть никакого согласия между существами, которые так же сильно отличаются друг от друга, как отличаются ночная темнота и солнечный свет.

Поэтому было решено устроить битву.

Ллиана проснулась при свете луны и почувствовала, что ее сознание ничем не отягощено, а тело — полностью расслаблено. Она лежала на траве, укрытая плащом. Ее голова покоилась на очень низком пне, покрытом мхом. Она чувствовала себя хорошо — как и все эльфы во время полной луны, поскольку луна — это Мать эльфов. Ллиана улыбнулась круглоликой луне, которая, казалось, наблюдала за ней, пока она спала. И тут вдруг Ллиана почувствовала сладковатый запах, который был тошнотворным и — уж во всяком случае — явно неуместным среди прочих запахов ночи. Она тут же вспомнила обо всем, что недавно произошло, — в том числе и о волках — и резко поднялась. Сердце лихорадочно заколотилось, а к горлу подступил от волнения ком. Рука машинально сжала рукоять длинного кинжала.

Однако вокруг нее не было заметно никаких движений.

На поляне виднелось множество темных силуэтов, которые человек, наверное, принял бы за камни или за стволы деревьев, а вот глаза эльфа в такую лунную ночь подвести не могли: эти силуэты были трупами, а сладковатый тошнотворный запах исходил от пролитой крови и от вывалившихся из животов внутренностей.

Ллиана затаила дыхание, осторожно осмотрелась, чтобы выяснить, не угрожает ли ей какая-нибудь опасность, и затем медленно поднялась на ноги, уже догадываясь о том, о чем ей ее органы чувств еще не сообщили: среди этих безжизненных тел были и эльфы. Посреди поляны лежал большой олень, ветвистые рога которого казались похожими на колючий кустарник, а рядом с ним валялся волк с вывалившимися из вспоротого рогами живота внутренностями. Ллиана вообще-то уже привыкла к виду окровавленных туш животных, убитых под кронами деревьев, и омерзительных остатков добычи, частично пожираемой живьем, а частично бросаемой на поживу животным и птицам, питающимся падалью. Однако сейчас ее душу охватил ужас: ей не хотелось верить в то, что сейчас наконец-таки сумели рассмотреть в темноте ее глаза. Чувствуя, как к горлу подступает ком, она очень медленно подошла к ближайшему из лежащих на земле эльфов. Ей очень хотелось надеяться на то, что он всего лишь спит и что вот-вот сейчас он, проснувшись, привстанет и улыбнется ей, а затем то же самое сделают и те несколько эльфов (их было по меньшей мере пятеро), чьи тела она разглядела на поляне. Эльфы никогда не плачут, если только не испытывают физических страданий, однако душевная боль, которая пронзила Ллиану сейчас, сдавливала ее тело, словно тяжелые железные оковы, заставляя ее судорожно всхлипывать. Как боги могли допустить, чтобы эльф умер? Почему Гвидион никогда ничего по этому поводу не рассказывал?.. Подойдя к лежащему на земле безжизненному телу вплотную, она протянула руку и прикоснулась к плечу мертвеца.