Блондинки моего мужа - Ирина Потанина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Все нормально. Любая б на твоем месте переживала. Темка, достань из-под кресла.
Ничуть не стесняясь наших любопытных взглядов, Мария полезла в чемодан. Его содержимое меня слегка удивило. Книги, скрюченная настольная лампа, покрытая паутиной статуэтка.
— Мария, тебе можно…
— Маша. Зовите меня просто Маша. А то как-то официально выходит.
— Тебе можно задавать вопросы или тебя это будет сейчас травмировать? Впрочем, это тоже вопрос. Честно говоря, не знаю, как подступиться к теме, но подступиться к ней необходимо.
— Все в порядке. Я уже в норме.
— Тогда не отвлекайся и расскажи нам все-все. Мы хотим тебе помочь, но не сможем сделать этого, не зная всех нюансов твоей истории.
«Кроме того, не зная их, мы не сможем разобраться, причастна ли твоя история к пропаже Георгия», — добавила я уже мысленно и поняла, что становлюсь обманщицей, нарочно разыгрывающей из себя альтруистку.
— Не знаю, с чего начать… — гостья замялась. Тут взгляд ее упал на сложенный вчетверо альбомный листок, выглядывающий из внутреннего кармана чемодана. — Вот! — Маша протянула мне листок. — Так будет нагляднее. У меня против моего кузена тоже кое-что есть!
Решив не тратить время на расспросы, мы с Темкой в две пары глаз жадно уставились на листок. Там было написано следующее:
После того как я задушил ее, ночами мне стали сниться кошмары. Нет, не труп любимой являлся мне в снах. Не ее бледное лицо и неестественно откинутая назад голова, безвольно повисшая на переломанной шее. Не закатившиеся, но по-прежнему красивые фиалковые глаза, которые прежде светились завораживающим бездонным счастьем. Не вывалившийся распухший язык, ныне безобразный, но доставивший мне когда-то столько приятных минут. И даже не страшный, засыпанный мусором овраг, куда я в итоге сбросил труп. Мне снилась скамейка. Злополучное деревянное строение у вольера в зоопарке. Сама бездушная, она взялась вымотать всю душу и у меня. Конечно, на следующее утро после убийства я явился в зоопарк и пытался найти эту скамейку. Но ее не было. Представляете? Еще вчера была и вдруг исчезла. Испарилась, улетучилась, сгинула. Очень осторожно я пытался выяснить у работников, куда девался этот деревянный монстр. Все впустую. И вот, являясь мне в снах, скамейка говорила: «Я — компромат! Я давно уже нахожусь среди улик. Ты рассекречен!» Тогда я понял, что вижу вещий сон. Скамейку, на которой красуется выцарапанная мною надпись «Аня Аленкина + Леня Песов = Любовь до гроба», конечно же, увезла полиция. И о моей вине, конечно, свидетельствуют дата и подпись, выцарапанные мною за полчаса до того, как я убил Аню. За двадцать семь минут до того, как она сообщила, что уходит от меня. Не знаю, когда вы придете за мной, г-н следователь, но верю, что чистосердечное признание облегчит мою участь.
Это я убил Аню Аленкину. Я — убийца.
С уважением,
— Это что? — для приличия я еще несколько раз пробежалась глазами по тексту, но ничего нового в нем не обнаружила.
— Его признание, я так полагаю, — серьезно проговорила Маша. — Почему-то неотправленное. Может, испугался и не нашел в себе силы сдаться властям? В любом случае мне удастся этим воспользоваться. Пригрожу, что если он не отдаст завещание, то я покажу это признание полиции.
«Ничего себе! Дело тут совсем нешуточное. Убийство! Завещание!» — мысли наконец вышли из ступора и начали оформляться в слова.
— Какое завещание? Убитая Аленкина что-то завещала тебе? — я достала блокнот и приготовилась записывать.
— Нет. При чем здесь Аленкина? Мне отец завещал. — Маша нахмурилась, обиженная моей непонятливостью. — Я, если честно, даже не знаю, существовала ли эта Аленкина на самом деле. Просто я нашла в вещах кузена вот этот листик и решила на всякий случай его забрать. Чтоб, если понадобится для адвокатов, ярче характер моего кузена проиллюстрировать. Ведь нормальный человек такого никогда не напишет, правда? Даже если все это — вымысел, этот листок тем не менее свидетельствует о подлости его характера и может пригодиться, стоит мне захотеть устроить кузену какие-нибудь неприятности. Пусть полиция разбирается, с чего это вдруг Леонид Песов стал такое писать. Даже если он никого не убивал, по инстанциям его все равно затаскают.
— Погоди, — Темка вмешался в разговор так, будто понимал, о чем идет речь. Впрочем, скорее всего, он просто напускал на себя компетентный вид, чтобы не показаться гостье глупым. — Если по убийству Аленкиной возбуждено уголовное дело, то, безусловно, у тебя в руках важная улика.
— Не знаю я ничего про эту Аленкину! Но видите ли… — тут Маша сжала кулаки, и глаза ее снова блеснули влагой, — я слишком много знаю про своего кузена. Он такой человек, что мог и впрямь убить кого-то. Плохой человек, я бы сказала. Хотя, видит бог, раньше я была убеждена, что плохих людей не бывает. А теперь вот… Вы просто представить себе не можете, через что мне пришлось пройти!
— Так расскажи же нам, чтобы смогли! — едва сдерживая нетерпение, прошипела я и тут же постаралась улыбнуться. — Хватит путаницы, Машенька! Давай, пожалуйста, по порядку. Итак, отец что-то тебе завещал.
— Нет, — Маша издевательски вздохнула. — Если по порядку, то начинать нужно с другого. Не с того, когда он умер, а с того, когда он родился.
— Ты уверена, что такой рассказ займет приемлемое количество времени? Твой отец ведь, наверное, долго жил.
— Долго, — подтвердила рассказчица, — но не очень счастливо. Жаль его, — девушка всхлипнула, и, когда от бессилия что-либо выяснить я уже готова была разрыдаться вместе с ней, снисходительно сообщила:
— Сейчас все объясню. Отец мой родился в семье солидного партийного работника. Роскошь окружала папочку с детских лет. Когда он подрос, то сумел правильно воспользоваться связями своего семейства и выбиться в люди. Стать очень обеспеченным человеком. Как говорят, у него был исключительный коммерческий талант. А у его родного брата такого таланта не было. Даже странно — деньги общие, связи семейные, но один брат идет в гору, а другой — наоборот. Вместо коммерческого таланта у дяди была страсть к алкоголю, истеричная жена и презирающий родительские скандалы сын, мой кузен. Точнее, на самом деле он никакой не кузен — обычный двоюродный брат. Но мой папочка имел пунктик на всем западном, потому заставлял именовать братца кузеном. Мысленно я всегда называла его лжекузеном, уж больно не похожи на родственные наши с ним отношения. Еще тот подарочек наш Леонид! Лет ему тридцать, выглядит на двадцать, а ума — на десять. Приставать начал, еще когда мне шестнадцати не было. По возможности мягко я его всегда отшивала. Даже дружить с ним пыталась. Но дружба ему была не нужна. В результате он меня ужасно ненавидит. Внешне, конечно, он — сама галантность. На правах своего старшинства (он старше меня на пять лет) все норовит якобы заботиться обо мне. Сволочь!
— Круто сказано! — перебил Тема, но, наткнувшись на мой строгий взгляд, тут же осекся. — Но ты не отвлекайся от сюжета, Маш… Ты про отца рассказывала и про завещание.
