Право на Тенерифе - Ирина Александровна Лазарева

войне и при слабой подготовке могла потерять все: и мужа, и отца детей, и финансовое благополучие, и даже возможность не работать. И хотя она не хотела в этом себе признаваться, именно последнее страшило ее больше всего.

– К чему столько усилий? – воскликнула внезапно Марина, вновь возвращаясь к своему первому предложению, – разведись и живи себе спокойно. Нет, это подумать только, целый план, целая стратегия, чтобы вернуть подлеца в лоно семьи! Да его метлой поганой нужно выгонять!

– Да, и так просто забыть про любовь и про все? – воскликнула Алина.

– Вот именно! – вторила Женя. – Любовь это не черное и белое; она не прекращается за один день, не выключается кнопкой. Она шире общественных рамок и границ, стереотипов, в конце концов!

– Любовь не картошка, в горшке не сваришь, – в тон ей сказала Марина, – после такого предательства от нее мало что остается. Да и кто заговорил тут про стереотипы, ты же сама из церкви не вылезаешь. Прямо диву даюсь, и куда девалось твое догматическое мышление?

– Я говорю про любовь к детям прежде всего! Любовь к мужчине как к отцу своих детей, – отвечала Женя, не слыша насмешки в ее словах. – Если отвлечься от всего остального и рассмотреть эти две любви отдельно, то увидишь, что они слишком высоко над всеми остальными чувствами в мире, так высоко, что все другие привязанности почти неразличимы. Также и любовь мужчины к женщине ничто по сравнению с его любовью к той же женщине как к матери своих детей.

– Тебе уже давно за тридцать, а все юношеский идеализм, – ответила Марина, нисколько не тронутая ее словами. – Женщина – прежде всего женщина, а не мать-роженица. И нормальный мужчина в жене должен видеть свою возлюбленную, а не какую-то… – с презрением процедила она, – …матку.

– А мадам эта – мошенница, – продолжала Женя, будто не слушая. – Интриганка! Не обращайся к ней, милая моя Алина, не опускайся до уровня… – она осеклась, глядя на Марину, – будь выше этого! – тут же поправила она себя, но от Марины не ускользнул ее быстрый, немного виноватый взгляд, – не гневи Бога! Действуй по правде. Будь честной с собой и с твоим мужем. Даже если он согрешил, он должен сам понять свою вину и искупить ее перед Богом и перед вами. И ты должна помочь ему в этом, ведь ты обещала быть с ним и в несчастии тоже. Он сейчас как раз попал в беду.

– Фига себе попал в беду! – фыркнула Марина. – По-моему, он очень хорошо устроился: тут тебе и семья идеальная, и жена – ухоженная красавица, которая от него ничего не требует, весь дом на ней, так еще и девку на стороне завел! Ты слишком мало знаешь о том, что такое настоящие беды, милая моя.

– Марина, не перебивай, пожалуйста, – сухо ответила Женя.

– Нет уж, любишь говорить – люби и слушать! – возмутилась Марина. – Я говорю: алименты! На алименты можно хорошо прожить, и плюс имущество пополам, да счета в банках. А вот тут тебе консультант и поможет, чтобы муж не успел попрятать ничего.

– Да как же я проживу одна? Как справлюсь?! – внезапно чуть не вскричала Алина, про которую, казалось, все забыли из-за ожесточенного спора подруг. – Кому я буду нужна с двумя детьми? Кто меня полюбит? Кто будет содержать?

– Страшно дело до зачина: справишься еще как, – отвечала Марина, – с его алиментами, у него же белая зарплата! И с чего ты решила, что тебе снова замуж нужно? Ну почему современная, казалось, женщина, а все мыслишь, будто ты жертва патриархата? Уже не Советский Союз, женщины самодостаточны и самостоятельны и ни в чем не нуждаются. Сколько моих знакомых развелось с богатыми мужьями и живут на алименты! И не желают больше замуж выходить.

– Да, но твои знакомые изначально выходили замуж с целью развестись и жить на алименты, – поправила ее раздраженно Юля, – у Алины, мягко говоря, другая ситуация.

– Пусть заимствует положительный опыт других женщин, – не растерялась Марина.

Казалось, спору этому суждено было никогда не закончиться, ведь, хотя их попытки навязать друг другу свои убеждения были тщетными, женщины все равно не могли остановиться. Будто каждая сторона ждала, что вот-вот она придумает такой невероятный довод, что все вдруг замрут от изумления, а затем согласятся, удивляясь, как это они раньше не понимали глубины своего заблуждения. Однако Юля, меньше всего участвовавшая в диспуте, взглянула на часы и поняла, что шел уже одиннадцатый час. Катя должна была уже лечь спать, но вряд ли легла – как и всякий ребенок, она пользовалась моментом, когда оставалась поздно вечером одна дома, и не спала до последнего.

– Дорогие мои, не забываем о том, что сказала консультант, – заговорила Юля с нетерпением, перебивая Марину и Женю, уже, казалось, готовых оскорбить друг друга и отречься от дружбы. – Алина не должна никого слушать. Она должна принять это решение сама и в полном одиночестве. Потому спорить смысла нет. Алина, помни, к чему бы ты ни пришла – мы тебя поддержим. Главное, чтобы решение было твоим, а не навязанным кем-то. Иначе потом всю жизнь будешь винить других, да и себя за то, что думала не своим умом.

Женя несогласно качала головой. Однако и она увидела, что было совсем поздно и что и ей нужно было срочно бежать домой. Ее муж, каким бы православным он ни был – она знала наверняка, – не сможет уложить спать троих мальчишек одновременно, потому нужно было спешить ему на помощь, пока дети не заснули на полу во время игры.

Лишь Марина никуда не торопилась, однако Женя и Юля увели ее чуть ли не за руки, чтобы только не оставлять наедине с Алиной. Юля еще долго ждала автобуса, а потом ехала в нем почти одна, с опаской поглядывая на двоих сомнительного вида пассажиров. «Как вечер неприятно начался – так он и прошел», – думала она, глядя на тоскливые серые панельки, мелькающие в окнах, и тревожно качающиеся, еще по-зимнему раздетые деревья.

Неприятный скользкий вопрос вдруг еще больше испортил ей настроение: «Что значило это сообщение Антона?» Но и он померк на фоне другого вопроса, намного более неприятного, подлого и по своей жестокости, и из-за ее совершенной беспомощности как матери. Что за беда разворачивалась в теле Кати?

Глава вторая

На следующее утро Юля, как обычно, встала пораньше, чтобы выпить кофе на кухне и смотреть сквозь окно в глубину просыпающегося двора. Редкий прохожий шел куда-то, подняв высоко плечи, чтобы спрятать шею в пальто или куртку; было