Путь Волка - Эрик Найт

Ткачи вновь открыли Врата на нашу Землю примерно тогда, когда человечество выяснило, что еда вкуснее, если ее сначала приготовить. Наши предки боготворили их. Большинство Ткачей довольствовались ролью учителей, но некоторым этого было мало.

Ткач жизни может появиться перед нами в обличье мужчины или женщины, слона или черепахи, если за хочет, поэтому они должны были показаться нашим бедным предкам богами. Им так же легко менять свою форму, как нам переодеваться. Я думаю, они послужили прообразами героев многих старых мифов и легенд.

Ткачи в каком-то смысле усыновили нас. Когда мы стали более образованными, они взяли некоторых в иные миры. Мне говорили, что люди живут на других планетах и сейчас. Если так, я надеюсь, их судьба лучше нашей. Ткачи жизни могли все что угодно вытворять с ДНК. Они могли создавать полезных существ себе на потребу или изменять существующие виды в зависимости от своих запросов. Мы знаем, что им нравилось создавать прекрасных птиц и рыб для украшения своих жилищ. Некоторые до сих пор живут на нашей планете.

Падре улыбнулся.

— Когда-нибудь видели попугая? — спросил он. — Я думаю, они над ним неплохо поработали.

Он помолчал, обдумывая мысль.

Валентайн видел фотографию попугая. Но сейчас единственными птицами, о которых он мог думать, были фазаны, нежные, молодые фазанчики, которые взлетают, бешено хлопая крыльями. Он видел их сквозь прицел своего нового, только что выигранного ружья. Он слышал, что у соседских пойнтеров снова появились щенки, может, ему удастся получить одного.

Падре продолжал говорить.

Дойл, в кои-то веки серьезный, поднял руку:

— Сэр, зачем вы нам об этом рассказываете? Мы о вампирах и всем таком с детства знаем. Может, лучше про то, чего мы не понимаем? Ну какая разница, как это все началось? Нам все равно надо каждое лето прятаться в лесах. И каждую осень пара-тройка семей не возвращается.

Падре нахмурился, и Валентайну показалось, что он стал на десять лет старше.

— Никакой, никакой разницы. Я каждый день думаю о том, что это могло бы изменить. Мистер Дойл, класс, вы молоды, вы всю свою жизнь с этим живете, и это не так давит на вас. Но я помню другой мир. Люди были недовольны им, но сейчас, оглядываясь назад, я вспоминаю о нем как о рае. Почему сейчас я говорю об этом? Посмотрите на цитату на доске. Черчилль был прав. Глядя назад, мы часто можем увидеть будущее. Я рассказываю вам об этом потому, что ничто не вечно, даже те, кто готов на все, чтобы стать бессмертными. Они не бессмертны. Куриане в конце концов погибнут, как погибли пре-сущие.

Однажды старый правитель заплатил за то, чтобы в камне высекли такое изречение, которое останется справедливым навсегда. Мудрейший велел ему высечь слова: «И это пройдет». Но кто исчезнет первыми — мы или они?

Мы не доживем до этого дня, но однажды куриан не станет и Земля снова будет чистой. Если даже больше ничего не запомните, я хочу, чтобы вы унесли с собой это знание и не забывали об этом, куда бы вы ни шли.

Дождь прекратился вскоре после того, как разошлись одноклассники Валентайна. Он быстро вылил дождевую воду из армии тазиков и ведерок, выстроившихся хаотично под дырявой крышей, и направился на кухню.

Отец Макс сидел за изъеденным временем деревянным столом, уставившись на дно пустого стакана.

— Дэвид, когда я об этом рассказываю, мне потом надо выпить. Но одна стопка тянет за собой вторую, а то ей одиноко. Я не должен этого делать. По крайней мере не так часто.

Он поставил кувшин на его привычное место на полке.

— Это отрава, отец. Я бы не стал ею даже крыс травить, слишком жестоко.

Священник поднял голову и посмотрел на Дэвида, который налил себе молока, надоенного утром.

— Разве забег не сегодня? — спросил он.

Валентайн, теперь одетый в линялые джинсовые шорты и кожаную жилетку, проглотил кусок хлеба и запил его большим глотком молока.

— Ага, в четыре или вроде того. Хорошо, что дождь кончился. На самом деле мне пора, если я хочу еще разок пройтись по трассе до гонки.

— Ты по этой трассе с апреля бегаешь, ты ее уже наизусть знаешь.

— Дожди шли, земля теперь другая, опоры не будет. А по холму вверх и вовсе грязь одна.

Отец Макс глубокомысленно кивнул:

— Дэвид, я говорил тебе когда-нибудь, что твои родители гордились бы тобой?

Валентайн промолчал, зашнуривая высокие мокасины.

— Да. В основном после стопки этой вашей отравы. Она вас размягчает.

— В тебе есть все лучшее от них обоих. У тебя быстрый ум и верность отца, а красотой и чувством юмора ты в мать. Она всегда умела сглаживать острые углы. Я хотел бы, чтобы они могли видеть тебя сегодня. Ты знаешь, что мы называли последний школьный день выпускным балом?

— Ага. Я видел фотографии. Дурацкая шляпа и лист бумаги, на котором написано, что ты все знаешь.

Было бы здорово, но я хочу достать для нас то ружье.

Он направился к двери, но обернулся на пороге.

— Вы будете в главной палатке?

— Как же, буду благословлять еду и смотреть как ты получаешь первый приз. Удачи, Дэвид.

Молодой человек открыл скрипучую, в заплатах, дверь-ширму и вдруг увидел двух бородатых мужчин, идущих к дому по тропинке от дороги. Они выглядели так, словно всю свою сознательную жизнь провели в армии. На них была одежда из оленьей кожи и широкополые поношенные шляпы из фетра. Люди несли с собой винтовки в кожаных футлярах, но вид у них был вовсе не жульнический и не задиристый, как у патрульных солдат. В отличие от патрулей, которым куриане доверили поддерживать порядок в Пограничных Водах, эти люди двигались осторожно и тихо.

В их глазах было что-то, заставляющее вспомнить настороженных диких зверей.

— Отец Макс, — позвал Валентайн, не отрывая глаз от странных гостей, — чужие.

Бородачи остановились, обнажив в улыбках желтые от табака зубы. Тот, что был повыше, заговорил:

— Пусть ружья тебя не пугают, парень. Я знал твоих.

Отец Макс шагнул с крыльца на влажную дорожку, протягивая руки к незнакомцам.

— Пол Сэмюэлс, — почти выкрикнул он, обнимая высокого бородача, — ты сюда сто лет не забредал! Кто это с тобой?

— Я Джесс Финнер, сэр. Наслышан о вас, сэр.

Падре улыбнулся:

— Уж не знаю, хорошо это или плохо, мистер Финнер. Знакомьтесь с моим подопечным. Это сын Ли Валентайна и Хелен Сен-Кру.

— Я знал твоего отца, Дэвид, — сказал тот, которого звали Сэмюэлс. Валентайн видел, как воспоминания промелькнули в карих колодцах под морщинистыми бровями. — Весь этот ужас в тот день у вас дома. Я видел тебя после похорон. Мы рыскали четыре месяца, но взяли тех, кто…

— Давай не будем ворошить старое, — прервал его падре.