Марлен Дитрих - К. У. Гортнер

Правда? Я ничего не замечала. Но я в то время вообще ни на что не реагировала в школе, кроме мадемуазель.

– Эта девочка очень похожа на тебя, – продолжила учительница, – такая милая и сообразительная. А что? Ты могла бы иметь сотню друзей, если бы захотела. Но ты ведь никогда даже не пыталась?

Разговор принял неудобный поворот. Я не хотела обсуждать отсутствие у меня друзей, я хотела…

Мадемуазель Бреган указала на мою чашку:

– Пей, а то остынет.

Пока я заглатывала еле теплый кофе, она смотрела на меня с такой искренностью и проницательностью, что это приводило меня в замешательство и заставляло предполагать в ней способности читать мои самые потаенные мысли.

– Ты когда-нибудь была в cinématographe?[21]

– Где?

Ее вопрос меня озадачил, я представления не имела, о чем она говорит.

– Движущиеся картинки. Фильм.

Термин был мне известен, но никаких фильмов я ни разу не видела. Мама этого не одобряла.

– Ты не была. Великолепно! Тут неподалеку есть один. Не такой большой, как в Берлине, но и не настолько дорогой. Он находится в зале кабаре, и там в будни по вечерам показывают фильмы. Хочешь пойти? Я обожаю кино. Полагаю, это развлечение новой эпохи, в сравнении с которым театр вскоре будет казаться устаревшим. Картина «Der Untergang der „Titanic“»[22]. Ты знаешь, о чем это?

Я кивнула:

– «Титаник» затонул после столкновения с айсбергом.

Это я помнила, потому что два года назад, когда произошла трагедия, каждый мальчишка-газетчик дни напролет выкрикивал похожий заголовок.

– Именно так, – сказала она. – Многие погибли. Это должен быть очень интересный фильм. Его выпустила компания «Континентал-Кунстфильм» в Берлине. Там строят для съемок целые студии. – Мадемуазель Бреган сделала знак официанту принести счет и добавила: – Если поторопимся, то успеем на первый сеанс.

Я знала, что нужно отказаться, поблагодарить за кофе и советы и вернуться домой, пока не поздно. Лизель будет беспокоиться, расскажет маме, что я задержалась, и…

Мадемуазель положила на блюдечко монеты вместе с чеком и встала, протягивая мне руку:

– Быстро, Марлен. Нам надо поспешить на Stadtbahn![23]

Как я могла устоять? Схватив учительницу за руку, я позволила сбить себя с пути.

Я плакала.

Не могла сдержаться. Печаль, смешанная с изумлением, обострила мою чувствительность, и предел был перейден, как только на провисающей простыне, прикрепленной к стене в качестве экрана, ожили зернистые образы: затерянный в океане титан, застывшие на палубе в ожидании своей участи мужчины, теснящиеся в спасательных шлюпках женщины – свидетели катастрофы. В один момент я даже схватила мадемуазель за коленку – настолько меня ошеломило зрелище. Я забыла, что, хотя мы и находимся в темном зале, пропахшем пивом и сигаретным дымом, вокруг нас сидят люди. Их приглушенные возгласы и отпускаемые шепотом замечания усиливали впечатление от немого изображения.

После фильма я впала в оцепенение.

– Разве это не было величественно? – обратилась ко мне мадемуазель, ее лицо светилось. – Я хочу когда-нибудь оказаться там.

– На «Титанике»? – выдавила я из себя, стараясь отделаться от ощущения, что меня забросили в открытое море и заставили следить за тем, как мои любимые люди тонут в черной холодной воде.

– Нет, глупышка. Там. На экране. Я хочу быть актрисой, вот почему покинула Париж и приехала сюда. Я буду работать учительницей, пока не накоплю достаточно денег, чтобы снять угол в Берлине. В наши дни жить там ужасно дорого – это самый деловой город в мире, и мне нужны дополнительные средства, чтобы платить за комнату и уроки актерского мастерства.

Пока мы ждали трамвай, она снова взяла меня за руку и сказала:

– Теперь нам обеим известны секреты, которые нужно сохранить. Я только что открыла тебе свой.

Мне страшно хотелось спросить, есть ли у нее кто-нибудь, кого она любит или по кому скучает, кого оставила во Франции в погоне за своей мечтой. Но я не могла развязать язык и сплести нужную фразу, к тому же очень скоро мы снова оказались на бульваре, где новое электрическое освещение бросало сероватый отблеск на праздные толпы в пивных и кафе.

Мы быстро шли к закрытой школе.

– Я живу там. – Мадемуазель Бреган махнула рукой в сторону боковой улочки, которая вилась вдоль обветшалых домов. – Но могу проводить тебя и объяснить маме, почему ты задержалась… – Озорная улыбка тронула ее губы. – Нам придется сказать, что ты не успела вовремя выполнить задание. А это может означать, что твоя мама будет недовольна.

«Недовольство, – подумала я, – это самое меньшее, чего можно ожидать».

– Спасибо, не надо. Она сегодня работает допоздна. Ее, скорее всего, сейчас нет.

Хотя казалось, что прошла целая вечность, фильм длился всего сорок минут. Я получу выговор от Лизель, тут сомневаться не приходится, но мамы дома не будет как минимум до девяти.

– Ах да, я забыла, она ведь в Дессау. Ну, тогда ладно. Если ты уверена, что дойдешь спокойно.

– Да, уверена.

Я начала делать реверанс, но мадемуазель Бреган обняла меня. От нее пахло по́том с легким оттенком лавандовой воды и кофе, и еще ее одежда пропиталась едким запахом кабаре. Я растаяла в ее объятиях.

– Merci, Mademoiselle.

– Mais non, ma fille[24]. – Она взяла меня за подбородок и, расцеловав в обе щеки, сказала: – Зови меня Маргарита, когда мы будем одни. Женщины, у которых есть секреты, должны подружиться, oui?

Повернувшись, она ушла. Тени от постепенно смыкающихся зданий погружали во мрак ее путь. Почти уже скрытая тьмой, мадемуазель Бреган оглянулась и помахала мне:

– À bientôt, mon amie Marlene![25]

Я не хотела, чтобы она уходила. Может, я больше никогда не буду умываться, чтобы не смывать ее запах со своих рук. Идя домой, я все время подносила ладони к лицу, чтобы вдыхать его, хотя к вечеру сильно похолодало.

Июльское тепло покинуло нас.

Я больше никогда не увижу Маргариту Бреган.

– Она ушла, – сказала Хильда. – Почему – я не знаю.