Игорь. Корень рода - Юлия Гнатюк

Но Фарлаф на остатках разума да каком-то чувстве скрытой опасности, которое не раз спасало его в смертельных схватках, продолжал отбивать лукавые извороты торговца.

– Погоди, купец, давай сразу договоримся, чтобы потом не было спора, – упрямо тряхнул головой, уже изрядно потяжелевшей от разговора с изворотливым жидовином, Фарлаф, – давай считать в гривнах, одна гривна кун – это двадцать пять дирхемов…

– Или двадцать ногат, тех самых полноценных старых дирхемов, – тут же подхватил словоохотливый Мойша Киевский. – А новых, да, двадцать пять дирхемов, или пятьдесят резаней, или сто пятьдесят вевериц. Золотая монета идёт как две серебряных. Всё просто, всё можно быстро пересчитать. Да ты не сомневайся, доблестный воевода, мы же с тобой живём здесь, в Киеве, и друг друга не обманем, я тебя уверяю, всё будет как надо, – радушно улыбаясь, сыпал своим знанием цен на товары и переводом одних денег в другие Мойша. От всех этих дирхемов, кун, динаров, вевериц и ногат в голове воеводы снова затуманилось.

Словесная боротьба шла долго.

– Ладно, – подытожил купец. Сняв свою маленькую шапочку, он левым рукавом дорогого халата отёр лысину и чело и снова водрузил шапочку на темя.

«Так вот отчего рукава его одежды лоснятся», – мелькнула догадка у воеводы.

– Значит, так, – молвил купец устало, – завтра ты приносишь денег и мехов только на сорок серебряных гривен, а остальные шестьдесят положенных мне гривен пустишь на вооружение своей дружины, а после похода отдашь мне эти шестьдесят, верно?

– Так, – мотнул головой в знак согласия Фарлаф.

– А ещё рост за шестьдесят моих гривен, что я даю тебе на сбор дружины, это будет ещё восемнадцать гривен. И это я тебе скажу, воевода, очень хороший, совсем небольшой рост, как своему, как брату.

– Треть роста, это как брату? – изумился Фарлаф. – Я слышал, Мойша, – молвил совсем замороченный воевода, – что твоя вера запрещает давать деньги в рост братьям.

– Ой, вэй, дорогой Фарлаф, мы только исполняем то, что начертано. – Кстати о начертании, давай запишем наш договор, не всё, а только то, сколько ты мне должен. Не потому, что я тебе не доверяю, ни боже ж мой, а просто потому, что такой у нас, купцов, порядок! А князю передай наше искреннее и глубокое почтение и непременно скажи, что вся хазарская община Киева в каждый миг готова помочь могучему воину и храбрейшему из каганов, если ему понадобятся деньги или что иное на его великие дела.

Когда Фарлаф наконец вышел из жидовского торгового двора, он раз и другой глубоко вдохнул чистый морозный воздух, столь желанный после кислого запаха жилища Мойши. Проходя мимо небольшого строения, Фарлаф захватил с низкой крыши полную пригоршню снега и с наслаждением отёр чело и лик, зарычав при этом от удовольствия. – «Как же так получилось, – пытался понять бывалый воин, у которого разум немного прочистился морозом, – денег на оснащение дружины я у Мойши не получил, а должен ему остался ещё больше, чем тот просил на «начало дела». Всю жизнь считал, что мы, норманны, своего никогда не упустим, и, как купцы, торговаться умеем, а вот, поди ж ты, и денег нет, и долг за них уже вырос, а всё вроде бы верно»…

Он вспомнил, что завтра должен занести Мойше сорок гривен, а после похода отдать шестьдесят гривен, якобы полученные у купца на подготовку дружины, да ещё восемнадцать гривен росту. Всего сто восемнадцать гривен, – да ведь это почти три тысячи дирхемов, а он вроде согласился за две… Ерунда какая-то, – идя к своему коню и терпеливо ждавшему стременному, ругался про себя на языке свеев Фарлаф, – и деньги отдам, и долг получу, снаряжение сам куплю, да ещё лучших рабов с будущего похода сему Мойше продать придётся. Как-то всё с ног на голову переворачивается! Эх, сам надоумил князя связаться с этими хитрыми жидовинами, а теперь уже деваться некуда – договор подписал собственноручно. – Ничего, – успокаивал себя воевода, направляясь к княжескому терему, – если что, припугнём сих рахдонитов, чтоб исполняли обещанное, главное, чтоб всё сладилось, а там уж мы возьмём своё!»

Итиль, 913 г.

Главный раввин явился к беку, как всегда в предобеденное время. Одет он был в привычную одежду первосвященника, – перепоясанный бархатным поясом халлук лаван – белый шёлковый халат с широкими рукавами, обшитый голубыми полосами и длинной бахромой голубого цвета – цицит, издавна служившей иудеям оберегом. На голове белая круглая каракулевая шапка, опять же отороченная по нижнему краю голубым шёлком. На руках перстни с бирюзой. Голубой цвет, цвет неба – «Престола славы» небесной – издавна использовался в оформлении Скинии Завета и в одеждах иудейских первосвященников; также драгоценные камни голубого цвета – сапфир и особенно бирюза использовались в качестве защиты от нечистой силы.

Собеседники уселись за маленькие шестигранные столики, которые разнились по цвету. Перед беком стоял столик, инкрустированный красным деревом, а перед раввином – чисто белый, с золотым ободком по краю столешницы. По две медные жаровни с коваными переплетениями стеблей и цветов диковинных растений стояли по обе стороны от собеседников так, чтобы сидящие за столиками могли протянуть руку и погреть её над краснеющими в чашеобразных жаровнях углями. Если беседа длилась долго и угли подостывали, бдительные рабы тут же приносили другие жаровни, а остывшие уносили, держа их за деревянные рукояти, насаженные на медные стержни.

Поговорив о Талмуде и Писании – таков был заведённый порядок – перешли к делам мирским. Из самых отдалённых и сопредельных стран, княжеств и земель к главному раввину стекались известия от его многочисленных подчинённых раввинов, которые, в свою очередь, собирали их среди своей паствы, разбросанной во всех земных уголках, где только есть рынки и торговля.

– Как обстоят дела наших общин в Кустандии, Святейший? После смерти Льва на трон взошёл его брат Александр, которому, говорят, по сердцу больше развлечения, чем государственные дела. Можем ли мы использовать это, чтобы наше влияние на тех, кто правит Восточной Римской империей, стало сильнее, чем ненавистных нам армян, до сего времени цепко удерживающих императорский престол? – спросил бек, опираясь правым локтём на узорчатые парчовые подушки.

Аарон Второй, сын Вениамина, невысокого роста, лет сорока от роду, в молодости был заядлым любителем скачек, поджар и быстр в движениях. После того, как стал беком, в скачках сам не участвовал, меньше двигался и обзавёлся округлым чревом, которое было малозаметным, когда он сидел, и проявлялось, когда Аарон вставал во весь рост. Лик его и шея, как ни странно, совершенно не носили признаков полноты, оставаясь вполне подтянутыми. Лик был обрамлён подстриженной на византийский манер бородой, нетронутыми оставались только пышные волосы у висков – пейсы. Одет он был, как и большинство богатейших людей и высших чиновников Хазарии, в некую помесь персидского и византийского платья. Под красным шёлковым халатом с широкими рукавами виднелась узорчатая туника, расшитая у ворота и на груди золотыми и серебряными нитями, одетая, в свою очередь, на белую тунику из чистого льна. Макушку бека, обрамлённую тёмными чуть волнистыми волосами, покрывала парчовая шапочка, украшенная жемчужинами и самоцветными камнями.