Живи, пусть умирают другие - Ян Ланкастер Флеминг

Там, где кончается толпа, мы увидели малюсенький домик, немногим больше собачьей конуры: «Приют зомби». При свете факела различили внутри черный крест, какие-то лоскуты ткани, цепи, кандалы и плети: аксессуары, используемые в церемонии Геде, которую гаитянские этнологи возводят к обряду омоложения Озириса, описанному в Книге мертвых. Посреди горящего перед ним костра было воткнуто что-то вроде сабли и пара огромных щипцов, нижние концы их раскалились уже докрасна. «Огонь Маринетты», богини, являющейся злым воплощением доброй и любящей Госпожи Эрзули Фреды Даомин, богини любви. Позади костра, зажатый тяжелыми каменными глыбами, возвышался огромный черный деревянный крест. У его основания белой краской был нарисован лик смерти, а на перекладинах натянуты рукава древнего погребального наряда. Здесь же висел разбитый шлем, в дыре которого торчала вершина креста. Этот тотем, обязательная принадлежность каждого двора, вовсе не является пародией на святая святых христианского вероучения. Он олицетворяет Бога погребений и Командующего легионами мертвых Барона Субботу. Барон всевластен над всем, что находится по ту сторону могилы. Это и Цербер, и Харон, а также Аякс, Радамант и Плутон-Барабаны сменили ритм, и на площадку в центр танцующих вышел унган с сосудом, наполненным какой-то пылающей жидкостью: из сосуда то и дело вырывались синие и желтые огненные языки. Огибая в танце костер, он совершил три огненных возлияния и шаги его стали путаться. Затем, дернувшись назад и впадая в то же исступленное состояние, что и другие танцоры, он выплеснул на землю все пылающее содержимое сосуда. Участвующие в ритуале подхватили его, кружащегося в танце, сняли с него сандалии и закатали брюки, а когда с головы его упал платок, стало видно, что это молодой человек с густой шевелюрой. Все встали на колени, загребая огнедышащую грязь ладонями и обмазывая ею руки, плечи и лица. Затем торжественно пробил колокол унганов, и в кругу остался один молодой жрец, танцующий вокруг крестного столба, натыкающийся на него, бессильно падающий ниц посреди ритуальных барабанов. Глаза его были закрыты, лоб наморщен, нижняя челюсть отвисла. Наконец, словно сбитый с ног ударом невидимого кулака, он рухнул на землю и так лежал с откинутой назад головой, с перекошенным в невыносимой муке ртом, пока хрящи на шее и плечах у него не проступили словно корни. За своей тощей спиной он обхватил пальцами одной руки предплечье другой, будто хотел сломать себе руку, и все его тело, с которого пот катил градом, задрожало и задергалось, как дергается иногда во сне собака. Теперь виднелись лишь белки его глаз, хотя глазницы были отверсты, зрачки закатились под веки. На губах появилась пена. Медленно пританцовывая и угрожающе размахивая подобием сабли, жрец унганов стал удаляться от костра, вновь и вновь потрясая в воздухе оружием, подбрасывая его и ловя за рукоять. Несколько минут спустя он держал саблю за тупой край клинка. Молодой человек, медленно танцующий ему навстречу, протянул руку и ухватился за рукоять. Жрец отступил, а молодой человек, кружась и подпрыгивая, начал «рубить» саблей направо и налево. Стоявшие вокруг зрители отпрянули, когда он стремительно завертел клинком над их головами. Щели между редкими зубами придавали его мандрилообразному лицу еще более зловещий вид. На несколько секунд над «площадкой» повис дикий, животный ужас. Пение превратилось во всеобщий вой, и барабанная дробь, которую продолжали выбивать невидимые яростные руки, потонула в нарастающем шуме.

Резко откинув назад голову, новообращенный приставил к своему животу тупой край клинка. Колени у него подогнулись, и голова упала вперед…" Раздался стук в дверь — официант принес завтрак. Бонд обрадовался предлогу, позволявшему отложить чтение этого жуткого повествования и вернуться в нормальный мир. Но понадобилось несколько минут, чтобы отрешиться от атмосферы ужаса и оккультизма, в которую он погрузился во время чтения.

Вместе с завтраком принесли еще один пакет, дорогого вида, около фута толщиной. Бонд велел официанту положить его на столик бара. «Наверное, Лейтер что-то еще прислал», — подумал он. Бонд ел с удовольствием. Время от времени он смотрел в широкое окно и размышлял о том, что только что прочел.

И лишь сделав последний глоток кофе и закурив первую в этот день сигарету, он вдруг осознал, что уже некоторое время слышит позади себя некий звук.

Это было мягкое, приглушенное тиканье, неторопливое, металлическое. И доносилось оно от бара: «Тик-так, тик-так, тик-так…» Не колеблясь ни секунды, не заботясь о том, что у него был при этом глуповатый вид, он нырнул за кресло и припал к полу — все его чувства были сосредоточены на шуме, исходившем от пакета. «Спокойно, — сказал он сам себе, — не будь идиотом. Это просто часы». Но почему там часы? Зачем ему прислали часы? Кто?

«Тик-так, тик-так, тик-так…» На фоне полной тишины в комнате тиканье звучало страшно громко. Казалось, сердце Бонда билось в унисон с ним. «Не делай из себя посмешище. Эта вудуистская чушь Ли Фермера расстроила тебе нервы. Эти барабаны…» «Тик-так, тик-так, тик-так…» И тут вдруг раздался низкий мелодичный звук сирены:

«Тили-тили-тили-тили…» Мышцы у Бонда расслабились. Сигарета упала и прожгла дырку в ковре. Он поднял ее и зажал губами. В такого рода механизмах взрывное устройство срабатывает в момент первого удара часов. Молоточек опускается на кнопку детонатора, детонатор посылает искру к взрывчатому веществу и — бум!…

Бонд чуть-чуть высунулся над креслом и наблюдал за пакетом.

«Тили-тили-тили-тили…» Приглушенный перезвон продолжался с полминуты, затем стал замедляться — «ти-ли-ти-ли-ти-ли…».

«Бэмс!» Звук был не громче, чем при разрыве патрона 12-го калибра, но в замкнутом помещении показался весьма внушительным.

Пакет, весь в бумажных лохмотьях, упал на пол. Стаканы и бутылки в баре разлетелись вдребезги, а на стене за баром образовалось пятно черной копоти. Несколько осколков стекла звякнули об пол. Комната наполнилась резким запахом пороха.

Бонд медленно встал, подошел к окну и открыл его. Затем набрал номер Декстера и ровным голосом произнес:

— "Ананас"… Нет, небольшой… Только кое-какое стекло… Хорошо, спасибо… Конечно, нет… Пока.

Он обошел лежавшие на полу осколки, проследовал в переднюю к двери, ведущей в коридор, открыл ее, повесил на наружную ручку табличку «Просьба не беспокоить», запер дверь и прошел в спальню.

Когда он закончил переодеваться; раздался стук в дверь.

— Кто там? — спросил Бонд.

— Все в порядке. Это Декстер.

Декстер протиснулся в номер в сопровождении болезненного вида молодого человека с черным ящичком под мышкой.

— Это Трипп, из отдела по борьбе с диверсиями, — представил его Декстер.

Они поздоровались за руку, и молодой человек тут же опустился на колени рядом с развороченными останками пакета.

Он достал из своего ящичка резиновые перчатки и целый набор инструментов, напоминающих зубоврачебные. С их помощью тщательно извлек осколки стекла и кусочки металла из обуглившегося свертка и разложил их на широком листе промокательной бумаги, взятой с письменного стола.