Похитители душ. Посредник - Полина Каминская

– Господь помогает тем, кто сам себе помогает, – хмуро бросает Елена. – Андрея, работника, отошли. А то не ровен час…

Мама молча кивает. После того как Ленка танцевала с самим государем на балу, устроенном для лучших докторов и сестер милосердия, мама преисполнилась к ней неимоверного уважения.

– Я наш дом не брошу, – тихо говорит мама, и Соль вздрагивает. Когда у мамы такой голос, это значит, что от своего она не отступит. Лена это тоже знает.

– Я постараюсь… прислать кого-нибудь из друзей… – все так же хмуро роняет она и уходит в сыплющую дождем ночь. Ей нельзя задерживаться. Докторов не хватает, и раненый может умереть, если она опоздает…

И девочка Соль слышит, как мама молится.

А потом приходят трое друзей Лены. Трое офицеров – поручик, капитан и уже немолодой грузноватый полковник. Семеновна поит их горячим чаем со своими неподражаемыми пирогами, вполголоса ругая каких-то бунтовщиков… Сейчас все трое гостей дремлют, не раздеваясь, в буфетной. И Соль помнит, как седой полковник, чем-то неуловимо похожий на папу, церемонно целует маме руку и негромко говорит ей (он не хочет, чтобы Соль слышала, но у нее такой острый слух!):

– Княгиня, мы отсюда не уйдем. Пусть эта мразь только сунется. Ваша дочь спасла жизни… всем нам, и мы будем стоять на пороге вашего дома, как стояли в предместьях Варшавы…

Девочка Соль ждет. Она не боится. Боишься – это когда не знаешь, что произойдет. Она же каким-то чудом знает все. И потому совсем не пугается, когда на улице внезапно начинают сухо трещать выстрелы.

В буфетной вскакивают на ноги офицеры. Заохала, просыпаясь, нянюшка за стеной. А девочка Соль отбрасывает одеяло и бежит к окну. В детской не простое окно, а эркер; и виден весь Большой проспект…

Из дождливой тьмы возникают люди. В черных бушлатах, кургузых шинелях, вовсе в лохмотьях… У них в руках – винтовки. И они очумело палят во все стороны… «Не жалеют патронов», – как сказал бы Зверобой.

И девочка Соль знает, что сейчас такие же точно промокшие, пахнущие отвратительной дешевой махоркой люди, грязные и страшные, идут по Знаменской и Большой Зеленина, Гатчинской и Лахтинской, по прочим мелким улицам Петроградской стороны. Идут те, которые убьют и офицеров, и Семеновну, и нянюшку, и маму, и ее, девочку Соль, – убьют, если только смогут. Но ей не страшно. Как завороженная смотрит она и видит, как густеет поток вооруженных людей, как сыплются пробитые пулями стекла, как, несмотря на дождь, загорается витрина кондитерской Бламанше, где всегда подавали такие вкусные профитроли с шоколадом, как из парадной дома наискосок начинают вытаскивать полуодетых людей. Дворник, старый аккуратный татарин Мустафа, уже лежит возле поваленной афишной тумбы, а ненужная метла все еще стоит, бережно прислоненная к стене…

Потом совсем рядом, в буфетной, с хрустом распахиваются окна и раздаются громкие-громкие хлопки – один, второй, третий…

В квартире – суета, топот и крики; удивительно, неужели весь этот шум и гам подняли всего лишь мама, Семеновна и нянюшка?..

Девочка Соль не удивляется, что дверь в детскую остается плотно закрытой. Словно так и надо, чтобы она стояла возле окна в одной ночной сорочке.

Уже почти все магазины на проспекте горят. Кое-где пламя появилось в окнах вторых этажей. Девочка Соль видит, как человек десять с винтовками бросаются к их парадному… Хлопают в буфетной револьверы, падает один из нападающих, второй…

И тут совсем недалеко раздается спокойный сигнал горна. Девочка Соль оборачивается.

Редкая цепь одетых в длинные шинели юнкеров идет, вскинув винтовки, прямо на катящуюся темную толпу. Внезапно сгустившуюся тишину рвет дружный винтовочный залп. Те, в темном, кричат. Падают. Ползут. Корчатся. Кто-то из них стреляет с колена в приближающихся юнкеров. Кто-то падает в негустой цепи. Но залп следует за залпом. Звенят на мокрых камнях стреляные гильзы.

Однако мятущаяся толпа напирает; вовсю гремят ответные выстрелы, и цепь юнкеров поневоле рассыпается. Начинается перестрелка. Вновь копится в глубине проспекта черная толпа – там, куда не долетают юнкерские пули…

А под ударами трещит дверь квартиры. И офицеры уже не стреляют из окон буфетной, помогая юнкерам, а с грохотом стаскивают мебель в прихожую…

Рыча мотором, смешно ворочая башней с толстым пулеметным рылом, из-за спин юнкеров внезапно выворачивает броневик. На улице словно начинает работать громадная швейная машинка, совсем как мамин «Зингер», только очень уж большой.

– А-а-у-а!.. – кричит темный проспект. Люди бросают винтовки и бегут. Жадно фыркая и взревывая, броневик ползет за ними. Вокруг пулеметного дула пляшет огненный венчик. А следом за броневиком с лихим гиканьем несутся всадники.

Казаки!..

Сверкают вскинутые шашки. Коротко взлаивают карабины. Следом за донцами бегут в атаку юнкера.

Девочка Соль медленно отходит от окна. Откидывает одеяло. Ложится. Противоположная эркеру стена пробита тремя шальными пулями. Разбитое стекло держится чудом. В дыры врывается холодный ветер. Но Соль спокойна. Она засыпает.

…А потом все как-то быстро кончилось. Мама долго плакала и ставила свечки всем угодникам. Она отчего-то была уверена, что ее младшенькую увела с собой Елена…

А сама Соль наутро, когда город очнулся от ночного кровавого наваждения и казаки деловито добивали остатки бунтовщиков на дальних окраинах, – сама Соль неожиданно для всех потребовала карандаш и бумагу и несколькими штрихами изобразила ночной проспект, и тело Мустафы рядом с метлой… и мертвого юнкера, настигнутого шальной пулей в последний момент, когда ночные убийцы уже обратились в бегство…

– Так она все видела, – охнула Елена.

А Соль молчала. И – рисовала. Как никогда доселе. Броневик, изрыгающий огонь. Казака с занесенной для удара шашкой. Юнкера, выбросившего вперед штык…

Офицеры молча смотрели на ее рисунки. А потом полковник осторожно сказал:

– У девочки талант. Надо показать профессору Флейшману…

А потом все стало еще лучше. Война кончилась. Миша с Алешей вернулись. Раненые, но живые. И папа вернулся. А девочка Соль поступила в Академию художеств.

И летели годы.

Она встретила Его на прощальном вечере выпускников Академии. Он был морским офицером. На своем миноносце Он дерзко поставил мины у самой вражеской гавани. И на следующий день, подорвавшись на них, погиб громадный тевтонский крейсер. Молодой офицер тоже был художником.

Они поженились.

Потом, когда девочку Соль уже давно называли не иначе как Соломонида Сергеевна, когда уже были за ее спиной выставки в Париже, Риме, Лондоне и – самая главная – в Москве, в Третьяковке, снова случилась война. И как тридцать лет назад, выступал государь. И шли через Петербург войска. И папа, сильно постаревший, вновь мотался по полигонам, забыв про свою отставку. Миша командовал фронтом. Алексей – ударной танковой армией. Лена стала знаменитым хирургом. Таня и Наташа – тоже, пусть и не такими знаменитыми.