Ведьмина зима - Кэтрин Арден

— Куда? — голос Саши был далеким и ужасным.

Дмитрий рядом с ним уже звал воинов.

— …Да, даже если ранены, пусть садятся на коней. Это не может ждать.

— Вниз, — Варвара тяжело дышала. — Вниз по реке. Боюсь, они хотят ее убить.

* * *

Вася едва ощущала кулаки толпы, ее одежда была изорванной и в крови. Ее тащили, тянули, и мир был полон шума: крики, холодный и красивый голос управлял толпой. И бесконечно повторялось слово «Батюшка».

Они спускались по склону. Она спотыкалась на замерзшей грязи улицы. Много рук толкали ее тело, порвали ее плащ и летник, оставив ее в платье с длинными рукавами. Ее платок пропал, волосы упали на лицо.

Она едва замечала это. Она видела лишь одно: удар, клинок и потрясение в ее теле.

«Соловей. Боже, Соловей», — толпа буйствовала, а она видела только коня, лежащего на снегу, вся любовь, грация и сила были разбиты, испачканы и застыли.

Все больше людей рвали ее одежду. Она отбила руку, и кулак, пахнущий рыбой, попал по ее лицу, ее зубы щелкнули. Боль, как звезды, взорвалась у нее во рту, воротник платья порвался. Константин запоздало приструнил толпу. Они немного унялись.

Но тащили ее вниз по склону. Вокруг светили факелы, бросаясь искрами.

— Наконец — то испугалась? — прошептал Константин едва слышно, его глаза сияли, словно он превзошел ее в соревновании.

Она бросилась на него во второй раз, вспышка гнева подавила боль.

Может, так она вынуждала их убить ее. Они почти это сделали. Константин дал толпе наказать ее. Серый туман застилал глаза, но она все еще не умерла, и когда она пришла в себя, то поняла, что ее вынесли за врата кремля, и они были в посаде, части Москвы за стенами. Они спешили, вели ее к реке. Там виднелась маленькая часовня. Они замерли там, Константин говорил с ними, но Вася улавливала отдельные слова.

Ведьма. Святой отец. Несите хворост.

Она не слушала. Она онемела. Они не навредили ее сестре и Марье. Ее конь погиб. Ей было плевать, что сделают с ней. Плевать на все.

Воздух изменился, и из яркого света факелов она попала в полумрак часовни со свечами. Она упала на пол недалеко от иконостаса, ударилась ртом.

Она лежала там, вдыхая запах пыльного дерева, подавленная от потрясения. А потом подумала, что нужно хоть встать, проявить немного смелости. Немного гордости. Соловей так и сделал бы. Соловей…

Она поднялась на ноги.

И оказалась одна, лицом к лицу с Константином Никоновичем. Священник стоял спиной к двери, половина комнаты разделяла их. Он смотрел на нее.

— Вы убили мою лошадь, — прошептала она, и он слабо улыбнулся.

* * *

У нее был порез на носу, один глаз опух и закрылся. В полумраке часовни ее побитое лицо выглядело еще удивительнее, но и уязвимее. Вспыхнуло старое желание, а с ним и ненависть к себе.

Но почему он стыдился? Богу не было дела до мужчин и женщин. Важна была его воля, и Вася была в его власти. Мысль разгорячила его кровь, как и вера людей снаружи. Он скользнул взглядом по ее телу.

— Ты должна умереть, — сказал он. — За свои грехи. У тебя есть несколько мгновений для молитвы.

Ее лицо не изменилось. Может, она не услышала. Он заговорил громче:

— Это воля Бога и людей, которых ты подставила!

Ее лицо было белым, как соль, и веснушки на носу напоминали точки крови.

— Так убейте меня, — сказала она. — Наберитесь смелости сделать это лично, а не оставлять это толпе и звать это правосудием.

— Ты отрицаешь, что устроила пожар? — он тихо шагнул к ней. Он освободится от ее власти над ним.

Ее лицо не изменилось. Она молчала. Она не двигалась, даже когда он сжал пальцами ее челюсть и поднял ее лицо к своему.

— Ты не можешь этого отрицать, — сказал он. — Потому что это правда.

Она не вздрогнула, когда он прижал большой палец к синякам, что расцвели вдоль ее рта. Она едва видела его.

Она была гадкой. Большие глаза, широкий рот, выпирающие кости. Но он не мог отвести взгляда. Он и не сможет, пока эти глаза не закроет смерть. Может, даже после этого она будет преследовать его.

— Ты лишила меня всего важного, — сказал он. — Ты прокляла меня чертями. Ты заслуживаешь смерти.

Она не ответила. Слезы невольно катились по ее лицу.

В порыве гнева он схватил ее за плечи, прижал к иконостасу так, что все святые задрожали, и держал там. Она резко выдохнула, и лицо лишилось всех красок. Его ладонь сжала ее бледное и уязвимое горло, он быстро дышал.

— Посмотри на меня, чтоб тебя.

Она медленно перевела взгляд на его лицо.

— Моли о пощаде, — сказал он. — Моли, и, может, я дам тебе это.

Она медленно покачала головой, взгляд блуждал.

Он ощутил прилив ненависти, склонился к ее уху и зашептал голосом, который едва узнавал:

— Ты сгоришь, Василиса Петровна. И ты покричишь для меня напоследок, — он поцеловал ее с силой, как ударил, сжимая тисками ее челюсть, ощущая кровь с ее губы.

Она укусила его, пустив его кровь в ответ. Он отпрянул, они смотрели друг на друга, ненависть отражалась на лицах.

— Бог с тобой, — прошептала она с горькой насмешкой.

— Иди к черту, — сказал он и оставил ее.

* * *

В пыльной часовне стало тихо, когда Константин ушел. Может, они сооружали костер, может, готовили что похуже. Может, ее брат придет, и кошмару придет конец. Васе было все равно. Чего ей бояться? Может, в смерти она найдет отца, мать и любимую няню Дуню. И Соловья.

Но она подумала об огне, ножах и кулаках. Она еще не умерла. Она боялась. Может, она могла просто уйти в серый лес, покинуть жизнь. Она знала смерть.

— Морозко, — прошептала Вася и добавила его старое имя, имя бога смерти. — Карачун.

Ответа не было. Зима прошла, он пропал из мира людей. Она с дрожью опустилась на пол, прислонилась к иконостасу. Люди кричали снаружи, смеялись, ругались. Но в часовне было лишь молчание святых, глядящих вниз. Вася не могла молиться. Она отклонила гудящую голову и закрыла глаза, отмеряя жизнь ударами сердца.

Она не могла тут спать. Но мир как — то угас, и она снова пошла по черному лесу под звездным небом. Она ощутила потрясенное облегчение. Конец. Бог услышал ее мольбу, этого она и хотела. Она споткнулась и позвала:

— Отец, — крикнула она. — Мама. Дуня. Соловей. Соловей! — он точно будет тут. Он ждал ее. Если мог.

Морозко знал. Но Морозко тут не было, и только тишина ответила на ее крик. Она пыталась идти, но конечности отяжелели, ребра болели все сильнее от каждого вдоха.

— Вася, — он дважды позвал ее, пока она услышала. — Вася.