Прости - Олег Юрьевич Рой

Поскрипывание рассохшихся половиц казалось добродушным ворчанием пожилого родственника. От калитки Александр обернулся: окна взблескивали на солнце, дом словно бы улыбался: возвращайся!

Дорога от деревни и дальше, через московскую путаницу, лежала вдали от обычных его маршрутов, но, может, именно поэтому удалось удачно перехватить три неплохих заказа. Александр уже предвкушал вечер в изучении серой тетрадки, когда телефон пиликнул сообщением: «Если не передумал, живу там же».

Знакомство с дедушкиной исповедью откладывалось.

«Живу там же» означало, что до Ванькиной квартиры – рукой подать, как они за последний год ни разу на улице не столкнулись? Домой Александр все-таки зашел. Переоделся, выложил свои находки, позвонил отцу (утешая себя тем, что отсутствие новостей в их ситуации – уже хорошая новость), купил в ближайшем цветочном ларьке недорогой, но симпатичный букет из мелких лиловых колокольчиков и чего-то пушисто-зеленого. Колокольчики продавщица назвала каким-то длинным, похожим на «каля-маля» словом, которое Александр тут же забыл. Зато «каля-маля» напомнило о Ванькином «с сыном познакомлю», пришлось в супермаркете, кроме продуктового, заглянуть еще и в отдел игрушек. Коробка же с конструктором напомнила вдруг о мешке Деда Мороза, и он вернулся к продуктам, добавив к традиционному коньяку, нарезкам и коробке пирожных еще и мандарины. Толстенькие рыжие солнышки пахли Новым годом. Один мандарин Александр, оглядываясь, словно делал что-то неприличное, ободрал и запихнул в рот – скучавший возле кассы охранник глядел во все глаза, а потом вдруг подмигнул.

Стало весело и спокойно.

Ванькин подъезд по-прежнему пах кошками, только стены стали бледно-синими. Раньше были зеленые, и между этажами, сбоку от подоконника, красовалось нацарапанное пивной пробкой «Сашка + Светка». Интересно, те царапины под новыми слоями краски еще заметны?

Однако проверять он не стал. Светка принадлежала прошлому, там и должна была оставаться. И неважно, какова она сегодня – толстая баба с выводком сопливых отпрысков или подтянутая бизнес-леди с идеальной прической – главное, что она была.

Из знакомого черного дерматина (надо же, Ванька за столько лет даже дверь не поменял, а впрочем, зачем?) таращился глазок, когда-то напоминавший Александру перископ вражеской подводной лодки. Почему именно перископ и лодка именно вражеская? Бог весть.

Дверь распахнулась так быстро, словно Джонни поджидал в прихожей. За ощутимо округлившимся его плечом маячила пластмассовая улыбка Тани. Раньше Александр не задумывался, а сейчас совпадение имени с бабушкой показалось неприятным. Да еще и явственная, как в прежние времена, крупная надпись «отличница» на гладком лбу, под разложенной на ровненькие прядки светлой челочкой. Да и леший с ней, с Татьяной! Я к другу пришел!

– Заматерел, Джонни! – Александр по-медвежьи обхватил приятеля, похлопал по спине, пощупал демонстративно плечи, отпустил, как будто разглядывая, щелкнул по животу. – Брюшко-то, а? Жена хорошо кормит?

– Не жалуюсь, – улыбнулся тот. – А я ведь только о тебе вспоминал, а тут вдруг ты сам… Это ж мы с твоей свадьбы, получается, не виделись?

– Получается, так, – Александр улыбнулся через силу, вспоминать о свадьбе не хотелось.

– Как жена? Я и забыл даже… Кира, кажется?

– Кира, – сухо подтвердил Александр. – Мы развелись, давно уже. Я теперь опять в той квартире живу.

Пластмассовая улыбка на Татьянином лице на мгновение сменилась гримасой неодобрения, но тут же вернулась на место.

– Проходи. Вань, веди гостя в комнату.

Даже стол заранее накрыла, тоже без особого одобрения подумал Александр, пока Джонни плескал по пузатым бокалам принесенный коньяк.

– Ну, за встречу? – оживился он.

Но молчание, повисшее после первого «тоста», показалось Александру почти похоронным. Лучшие друзья? Он уже жалел о вчерашнем своем порыве, да и Иван, похоже, не знал, о чем говорить.

– А бизнес как? – лучший друг наливал следующую порцию. – Ты ж так резко на подъем пошел, все завидовали…

– Бизнес, как и Кира, – равнодушно сообщил Александр. – Давно с другим.

Бизнес… До сих пор вспоминать было тяжело. Он и не вспоминал. Старался, во всяком случае. Начиналось-то все… ах, как все начиналось! Собственный таксопарк! И ведь все, все получалось! Две машины, пять машин, десять, двадцать… Но резкий, вдохновляющий подъем (я могу! Абрамович со всеми своими яхтами идет курить в сторонке) сменился закономерным падением. Летишь ты такой вдохновенный, как на крыльях несет – и хрясь мордой об забор! Некрашеный, занозистый, жесткий. Весь в крови, в грязи. Сетевые такси живенько вытеснили с рынка конкурентов, от таксопарка, которым Александр так гордился, осталась одна-единственная машина, та, с которой он когда-то начинал. Спасибо еще, с кредитами удалось рассчитаться, и квартиру старую продавать не пришлось. Кира закономерно решила, что они «не созданы друг для друга» (она всегда так выражалась, а он, дурак, не чувствовал картонного привкуса ее речей). И он сломался.

Пил, как будто работу работал. Валялся на диване, пялился в какие-то сериалы и шоу. В пьяной полудреме казалось, что Кира опять вытащила его на очередную модную постановку, опять на сцене вопят, раздеваются догола, мужики целуются с мужиками и крутят в сторону зрителя странные, но многозначительные жесты. Потом обнаруживал, что вопит телевизор (пару-тройку раз соседи приходили, чтоб звук убавил), заливал в себя очередную порцию «топлива» и оказывался «в домике».

– Ты что, так ее любил?

В первый момент пробуждения Александр тогда решил, что дед ему тоже снится. Но тот оказался вполне настоящим, сидел в старом кресле у дивана, на котором валялась бренная Александрова тушка, и смотрел молча. Вот только и спросил про «любовь».

Да еще холодно было, как на улице, – дед распахнул все окна, словно не подумав, что на дворе зима и минус. А может, как раз подумал. В вытрезвителях, говорят, тоже холодом очухивают. В вытрезвителе Александру бывать не приходилось, а на явившегося некстати деда он глядел, чуть не молясь про себя: уходи, ну уходи же, тошно мне, сейчас глотну и тогось оно все конем!

– Ты не понимаешь! – простонал он. – Я все, все потерял!

– Зажрался, – констатировал дед, имея в виду явно не алкогольное «нажрался». – Жив, фактически здоров. Пока здоров, такими темпами до цирроза рукой подать, а то почки еще отвалятся, тоже весело. Крыша над головой есть, и даже не барак, а вполне приличное жилье. Деньги? Как пришли, так и ушли, сегодня есть, завтра нет. Кира? Скажи спасибо, что сейчас сбежала, да и не ободрала до трусов, тоже, можно сказать, удача. Или у тебя любоф? – Он так и произнес, «любоф», нажав на финальное «ф», что почему-то прозвучало очень обидно.

Наверное, потому что было правдой. Саша мотнул бы головой, мол, к лешему в ангидрид такую «любоф», но голове было совсем плохо. Дед на попытки внука поднять себя