Мертвее не бывает - Чарли Хьюстон

Затем я вернулся к Томпкинсу и попытался отследить запах этого бомжа. Он довел меня до Двенадцатой, где смешался с запахами цветов, домов, детей и их семей. Я его потерял. Теперь вы знаете, с чего началась вся эта заварушка, а ведь я старался действовать согласно предписаниям. Действовать благоразумно. Вот так всегда и происходит.

Вернувшись из города и приведя себя в порядок, я улегся в постель, намереваясь погрузиться в сон, который отняли у меня сегодня утром. Однако горящие ожоги и взбучка, полученная от Предо, никак не дают мне расслабиться. Этот тип будто из категории школьных советников по воспитательным работам, копов, имеющих дело с малолетними преступниками, или попросту чрезмерно нравоучительных папаш и мамаш, от которых никогда не дождешься покоя. Таким нравится ставить людей на место; хлебом не корми — дай кого-нибудь приструнить. Проблема в том, что всякий раз, как на меня наседает кто-нибудь вроде него, затыкает мне рот, приказывает сесть или встать, что-то у меня внутри словно переворачивается, закипает, и я, сам того не желая, начинаю огрызаться, говорить вещи, которые могут еще больше мне навредить.

Раздумывая о Предо, я вспоминаю о том, что к моему приходу он уже знал о существовании носителя. Значит, он уже выслал спецотряд на ликвидацию улик. А это наталкивает меня на мысль о Филиппе. Сегодня утром я зря рассказал Филиппу о носителе. Все-таки не стоило мне брать трубку, да еще и в полусонном состоянии. Как же мне не терпится вмазать этому дерьму по роже. Странно, зачем они сначала заставили Филиппа мне позвонить? Он ясно дал понять, что знает, кто вчера облажался. Будто следил за мной и видел все собственными глазами.

Вот гад. Он способен лишь лизать начальству зад и подрабатывать шестеркой. Надеется таким образом войти в доверие руководству. Хрен знает, это, наверное, поднимает его в собственных глазах: да, ведь благодаря ему меня поставили на место, ему теперь обязаны, теперь они все на одной стороне.

А всего каких-то тридцать лет назад он совершал короткие опасливые набеги на обычный сброд и был не очень-то разборчив в еде. Конечно же, ни официального статуса, ни разрешения у него на это не было. Ему доставляет ни с чем не сравнимое удовольствие осознание того, что он один из вампиров, один из зараженных Вирусом. Да только начальство-то его не очень жалует: слишком трусоват, скользок и подозрителен.

Но все-таки Коалиция дала ему неофициальный статус. За что он готов им лизать задницу. А они, в свою очередь, используют его по полной программе. Они иногда подкидывают ему пару-тройку грязных дел, за которые даже я ни за что бы не взялся, и платят ему за это какую-нибудь наличность, не шибко много. Стоит добавить, что Филипп лишь наполовину вампир, так сложилось. Иначе управы на этого заядлого наркомана, постоянно сидящего либо на дури, либо на таблетках не нашлось бы даже у Коалиции.

Кстати, только лишь связь этого ублюдка с Коалицией, наверное, не даст мне свернуть ему шею, когда я до него доберусь.

Да что здесь Коалиция! Когда Терри Бёрд и его Общество узнают, что я замешан в происшествиях прошлой ночи, мне несдобровать. Хотя пока от них ничего не слышно, а времени-то уже прошло вот сколько. Нет, рано или поздно до него дойдут сведения. От Терри Бёрда не ускользает ничто, особенно если это происходит в районе Четырнадцатой улицы.

После захода солнца я смазываю свои ожоги успокаивающим алоэ и напяливаю чистые джинсы со свободной черной рубашкой. Пока одеваюсь, включаю телевизор посмотреть последние новости. Ну да, прямо как по заказу — вот тебе и мальчуган, мозги которого, благодаря мне, не съели прошлой ночью.

Показывают, как его в сопровождении копов ведут в здание суда в центре города. Эти чертовы репортеры от них не отстают. Да сколько вас там! Ха. Диктор сказал, что этого парня зовут Али Синг. Ему двадцать один год, и учится он на отделении маркетинга в Нью-Йоркском университете. Ничего себе мальчуган! Я узнаю, что его обвиняют во вчерашних зверских убийствах. У него были сообщники, однако он и их прикончил вчера. Преступление расценивается как некий религиозный ритуал людоедов-самоубийц. Орудие убийства с отпечатками Али, а также улики, обличающие его в причастности к некой сатанической группе, и ужасающие трофеи, то есть мозга одной из жертв, найдены в его комнате.

Показывают Али. Господи, чем они его напичкали? Наркотой? Его ослепляют вспышки многочисленных, слишком близко поднесенных фотокамер. С такими успехами им понадобится не более двух недель, чтобы убедить его самого в содеянных преступлениях. Две следующие недели уйдут на рассмотрение дела и ходатайство перед судьей относительно факта, что парень не совсем психически здоров. Затем остаток своей жизни он проведет среди особо опасных преступников-психов. Могло быть и хуже. На его месте мог оказаться я.

Выключаю телевизор и иду в «Ниагару», на углу Седьмой и авеню Эй. Сейчас около девяти, тихо, безлюдно. Бомжи появятся только к одиннадцати.

Бармена зовут Билли. В течение последних девяти-десяти лет он кочует с бара в бар здесь, в Ист-Виллидж. Мы с ним знакомы. Для него я местный вышибала, работающий по наводке. Некоторое время назад мне приходилось часто бывать в местечке под названием «Роудхаус». Билли тогда работал там, и мы с ним немного разговорились.

Билли танцующей походкой подходит к барной стойке. Как всегда хорошо выглядит. Ему где-то около тридцати. Сегодня на нем плиссированные габардиновые брюки, мягкие двухцветные мокасины и шелковая рубашка в гавайском стиле. Волосы щедро умащены гелем и аккуратно зачесаны назад. Предплечья сплошь усеяны татуировками, наиболее интересные среди которых — игральная кость, восемь шариков и купающиеся голые девицы. Билли огромен. Но он не из тех жирдяев, которые с наступлением ночи, убежденные, что под ее покровом их никто не застукает, нападают на холодильник.

— Здорово, Джо. Как дела?

Он огибает барную стойку и подходит ко мне. Лицо его вытягивается.

— Черт возьми! Какого черта это с твоим лицом?

— Да все эта хренова раскладушка. Они иногда бывают опасны.

Секунду он тупо моргает, затем усмешка закрадывается в уголки его губ.

— Иди ты, Джо!

— Да, да, Билли. Производители не хотели, чтобы ты знал, однако я тебе говорю: в мире ежегодно происходит столько же смертей от раскладушек, сколько в дорожно-транспортных происшествиях.

— Да ты мне нагло врешь!

— Еле вырвался, друг.

Он еще раз пристально приглядывается к моему бурому ожогу и, наконец, кивает головой.

— Хренова кровать.

Билли теперь косится на мои руки. Они-то меня и выдают.

— Солнечный ожог? Слушай, чувак, не хочешь говорить, не говори. Только не надо держать меня за идиота.

Я работаю с запахом Билли с самого момента нашего знакомства, только до сих пор понять не могу, откуда он родом. Сам он клянется, что из Квинса, только я отчетливо слышу в его говоре канадца французского происхождения, выросшего в Бостоне.