Тень Аламута - Андрей Басирин

Поравнявшись с евнухом, великан остановился.

— Глазам не верю. Вельможа — и задницей в пыли! Верно, мир перевернулся с тех пор, как я последний раз был в Манбидже. Что случилось, уважаемый?..

— Проходи мимо, — безучастно отозвался Керим. — Горя, подобного моему, не видели небеса. На меня пописала мышь.

— О! — Бродяга поднял к небу узловатый палец. — Воистину я дома. Только в Манбидже возможны такие чудеса! Я весь внимание, уважаемый.

И он уселся рядом с казначеем. Волей-неволей тому пришлось всё рассказать — о гепарде и о том, как его лечили придворные целители.

— Ай, добрый человек! Слова этого глупца заронили сомнение в мою душу. Ну как эти мыши меня отыщут? От них спасает лишь проточная вода. А поблизости ни реки, ни арыка. И кошек нет.

Бродяга потер подбородок:

— Хм, — подумал он. — Хвала Ормазду, каких только остолопов не рождает земля Сирийская. О ночлеге можно не беспокоиться…

— Я знаком с учением Ибн Сины, — объявил он после долгой паузы. — Откровения персидских магов открыты мне, равно как и китайские премудрости. А также и Каббала, и заблуждения христианских мракобесов. В расположениях звезд Рас-Альхаг и Альголь нет для меня тайного.

— О! Спаси меня, добрый человек!

— Запросто, уважаемый. Но учти: потребуются снадобья. Особенные. А также место, чтобы уберечься от любопытного глаза.

— Всё будет, добрый человек! Скажи мне только свое имя. Чтобы знал я, кого поминать в молитвах.

— Рошан Фаррох.

— Аллах велик, Рошан Фаррох! Керим я, казначей при дворе Хасана Манбиджского. Идем же и не будем медлить!

И казначей повел бродягу во дворец. Пока они шли, Рошан всё вертел головой, запоминая путь. Канули в небытие времена, когда он проводил больше трех ночей под одной крышей. А дворцы тем и особенны, что, кроме хороших людей, населяет их разная сволочь: стражники, вельможи, палачи… Вовремя замеченное окно порой может спасти жизнь.

— О Рошан! — Евнух всё не мог успокоиться. — А вдруг мать его согрешила с леопардом? Вдруг. Ну допустим! Я весь дрожу при мысли, что может произойти.

— Ай, Керим. Отринь беспокойство! Аль Газали различает сорок три признака чистого происхождения гепардов, — отвечал Рошан. — Ты покажешь мне зверя, и я назову их все. Только давай сперва поедим.

Одного у Рошана нельзя было отнять. В отличие от многих своих коллег, лечил он честно. Обработав рану и перевязав руку Керима промасленным полотном, он выдал ему деревянный брусок:

— Крути в пальцах и читай суру «Ат-Тауба», уважаемый. Тридцать два раза. И упаси Аллах тебя сбиться! Я же пока подкреплю свои силы.

Кормили у Керима недурственно: кисло-сладкий рисовый суп с мятой, салат с фасолью и миндалем, куропатки, зажаренные в форме виноградного листа. Их подавали в винном соусе, один запах которого заставлял вспомнить о райских кущах.

— Грани не пропускай! — покрикивал Фаррох, наворачивая салат. — Не филонь, дурень. Тебе ведь нужно — не мне.

Целительство не было его специальностью. Бродяга, философ, наемник — Рошан везде старался чему-нибудь научиться. У медника — чеканить кувшины, у бедуина — ухаживать за верблюдами.

Его представления о медицине были весьма причудливы. Суеверия, подобные тому, что напугало Керима, в его памяти соседствовали с вполне действенными рецептами лекарств. Он умел зашивать раны. Мог заклинанием остановить действие змеиного яда. Впрочем, Фаррох никогда не применял его, не взрезав рану и не высосав яд.

— Аллах великий! Помогло! — Керим с удивлением покосился на перевязанную ладонь. — И как это Аллах дозволяет безродным бродягам столь глубоко проникать в мудрость целительства? Несправедливо это.

Рошан с хрустом разгрыз птичью кость:

— Пророк Мухаммед (благословение и привет ему!) учил, что есть свинину запретно. Керим, если прикусишь язык — станешь великим грешником.

— Отчего бы?

— Да потому, что ты свинья.

Евнух засопел. Странное дело: бродяга ему всё больше нравился. Это пугало. Казначей привык относиться к людям настороженно, чтобы не сказать — с боязнью.

— Когда-нибудь тебя повесят за твою болтовню. И будут правы.

— Э, уважаемый. Зачем злое говоришь? Вешают не за болтовню, а за шею. Ладно, Керим. Пойдем смотреть твоего обидчика.

И они отправились в те помещения дворца, где держали охотничье зверье.

Из полумрака несло кошками и лежалым мясом. Рыжего разбойника Хасан обожал, а потому поселил в отдельной пристройке. Кошачьему жилищу позавидовал бы иной раб.

— Осторожно, Рошан! Аллах поместил здесь низкую притолоку. Не ушибись.

— Всевышний наградил меня крепким лбом и проворством. А за заботу благодарствую. — Бродяга пригнулся и вошел внутрь.

В пристройке кошачья вонь усилилась. Неловкий Керим запнулся о миску с молоком. Глухо звякнула глина. Послышалось предупреждающее ворчание.

— Ох, Рошан. Я лучше у порога постою, — схватился за сердце казначей. — Проклятый зверь! Так и зыркает глазищами!

Фаррох не отвечал. Он осматривался. Ремни, цепи, пучки соломы… В углу циновки свалены в кучу. Сверху — драный казаганд из добротной, впрочем, ткани. Когда взгляд привык к полумраку, обнаружилось, что они здесь не одни. На кошачьей подстилке, обняв гепарда за шею, сидела девушка лет шестнадцати. Сама тоненькая, ладненькая, а лицо круглое, задумчивое. Чем-то она напоминала гепарда. Только масть другая. Зверь — солнечный блик, плескучий, непостоянный, а девушка — воплощенная ночь. Волосы иссиня-черные, глаза непроницаемые. И на щеках — дорожки от слез. Рошан стянул с головы тюбетейку.

— Здравствуйте, уважаемая! — добродушно пророкотал он. — А мы к вашему дружку.

Девушка чуть наклонила голову:

— Откуда знаешь?.. Его и в самом деле Рафиком зовут.

Бродяга присел на корточки, разглядывая гепарда. Керим имени зверя не знал. Для казначея любая живность при доме Хасана означала лишь строку в графе «Расходы на кормление». И отношение было соответствующее.

Рука бродяги протянулась к морде гепарда, ловкие пальцы принялись чесать за ухом. Зверь принял ласку благосклонно. Керим смотрел на своего спутника с ужасом, а в глазах девчонки промелькнуло нечто похожее на уважение.

— Рафик чужого не подпустит. Ты ему понравился.

— Рафик — хороший зверь. Хороший. И мы договоримся, правда?.. — Пальцы Рошана сместились ниже. Зверь довольно заурчал.

— Смотри, Керим: у леопарда морда вытянутая, как у собаки… Кусаться, шайтан! Я тебе! — Рошан щелкнул расшалившегося зверя по носу. Гепард зажмурился. — …А у этого — круглая. И глаза. У леопарда голубые, а у Рафика — ух зверюга! — черные, как у его хозяйки.

— Я ему не хозяйка, — отозвалась девушка. — Аллах не дал.