Отважная Кайса и другие дети - Астрид Линдгрен

– Ну, – сказал торговец, когда они подъехали к церкви, – сколько тебе причитается? Подсчитай-ка сам!

Сумма получилась безбожной, и у Саммельагуста язык не поворачивался назвать её.

– Пять умножить на тринадцать, – сказал торговец. – Сколько получается?

– Шестьдесят пять, – еле слышно прошептал бледный от волнения Саммельагуст.

Шутка ли?! Торговец достал из кармана большое портмоне и положил в загорелую дрожащую ладошку Саммельагуста блестящую монету в 50 эре, монету в 10 эре и монетку в 5 эре.

Саммельагуст поклонился так низко, что его светлая чёлка почти коснулась пыльной просёлочной дороги.

А потом он помчался. Все полмили до дома он ни разу не остановился, ловко перепрыгивая через все тринадцать ворот подряд. Никогда и никто прежде не бежал по этой дороге так быстро и легко.

Дома, томясь от нетерпения, его поджидали братья. Они видели, как Саммельагуст с шиком отъезжал в пролётке важного господина.

Ну а кто это там вынырнул из-за поворота и несётся во весь опор, так что пот капает у него с лица? Неужто тот самый смоландский мальчуган по имени Саммельагуст? Нет, теперь это богатый человек, надутый денежный мешок, солидный скупщик кроликов, почти оптовик – Саммельагуст!

Ну и дела! Братья обступили Саммельагуста, осыпая его вопросами. Какое счастье разжать кулак и показать им своё неслыханное богатство!

Рано утром, в воскресенье, Саммельагуст проснулся с намерением основать свою кроличью ферму. Ему предстояло пройти больше мили к той самой усадьбе в соседнем приходе, где продавались кролики.

Он так торопился отправиться в путь, так мечтал о своих кроликах, что даже позабыл взять с собой бутерброды.

День выдался долгим, долгим был и его путь. Саммельагуст вернулся домой лишь поздним вечером. За день у него во рту не было ни маковой росинки. Он всё шёл и шёл. Он так устал, что едва не валился с ног.

Зато в корзине у него были кролики. Два маленьких белых кролика. Стоили они 50 эре. И даже теперь Саммельагуст не был бедняком – у него оставалось ещё 15 эре, чтобы промотать их в приступе безумной расточительности в наступающем году.

Что ещё рассказать вам о Саммельагусте? Вот, пожалуй, и всё. Ничего больше и не припомнишь. И всё-таки замечательно, что Саммельагуст заработал эти 65 эре. О, до чего же прекрасно, что в стародавние времена на смоландских дорогах было столько ворот!

Старшая сестра Анна Стина и младшая – Малявка сидели на кухне под откидным столом. Прекрасное место для малышей, которые хотят, чтобы им никто не мешал. Сидишь, будто в своей отдельной комнатке. Одна лишь Снурра[3], чёрная кошка, то и дело являлась к ним и ласково тёрлась о Малявку. Но ей сёстры всегда были рады. А иногда, если не хватало кукол, Малявка пеленала Снурру и укладывала её спать. Но Снурре почему-то не нравилось лежать на кукольной кровати, хотя Малявка напевала ей колыбельную песню. Анна Стина говорила, что кошки любят песни, а раз так говорила старшая сестрёнка, значит, это чистая правда. Ведь Анна Стина всё знала и всё умела, и всему, что сама Малявка умела, она научилась от Анны Стины. Только одному она научилась сама: свистеть сквозь передние зубы. А считать до двадцати, различать все буквы, читать молитву, кувыркаться и залезать на вишню её научила Анна Стина.

Анна Стина сидела под столом, закусив косичку. Она это делала всегда, когда о чём-то задумывалась.

– Малявка, а ведь до Рождества осталась всего неделя! Что, если у Снурры ничего не выйдет? Вот беда-то будет на нашу голову!

Малявка посмотрела на неё, вытаращив испуганно глаза.

– Как это беда на нашу голову? Кто её нам положит?

– Да ну тебя, это только так говорится, – отвечала Анна Стина.

И тут до Малявки дошло. Ведь иногда Анна Стина говорила: «Я лопну от злости». А сама никогда не лопалась. Значит, «беда на нашу голову» – это тоже не опасно. Один раз Малявка осторожно спросила сестру, громкий ли будет хлопок, когда та лопнет. А в ответ только услышала, что Малявка глупая девочка и ничего не понимает.

Анна Стина строго посмотрела на Снурру и сказала:

– Ну так отвечай! Будут у тебя котята или нет? Если ты не собираешься принести их до сочельника, можешь вообще не приносить!

– Не надо так говорить, Анна Стина! – попросила её Малявка. – А вдруг она и вправду не захочет их приносить? А я так люблю котят.

– А кто их не любит?! А больше всех их любит Каль-Колченожка. Но теперь всё зависит от Снурры.

Можно было подумать, что Снурра поняла слова Анны Стины, она с недовольным видом ушла из кухни.

– Давай пойдём повеселим Каля-Колченожку, – предложила Анна Стина.

Малявка поцеловала на прощание Викторию, куклу с закрывающимися глазками, и приготовилась идти с Анной Стиной веселить Каля.

Каль-Колченожка жил в доме художника в мансарде, под самой крышей. А художник – это папа Анны Стины и Малявки. Каль-Колченожка и его мама снимали у него маленькую-премаленькую комнатку и маленькую-премаленькую кухню на чердаке. Калю было шестнадцать лет. Ещё маленьким он сильно заболел, и у него отнялись ноги. Мама его ходила по людям «убирать», и Каль-Колченожка лежал целыми днями один. Вот сёстры и навещали его время от времени, чтобы хоть немножко приободрить.

– Ни одной живой душе и в голову не придёт развеселить Каля, – сказала довольная Анна Стина, вскарабкиваясь по крутой лестнице вверх.

Они постучали в дверь.

Увидев Анну Стину и Малявку, Каль-Колченожка очень обрадовался.

– Мы пришли тебя развеселить, – сказала, запыхавшись, Малявка.

– Спасибо, – ответил Каль. – Ну давайте, веселите!

– Ты рад, что скоро Рождество? – спросила Анна Стина прямо с порога.

– Ясное дело, рад.

– «Ясное дело»! – передразнила Малявка, рассердившись. – Да это просто замечательно!

– Что бы тебе хотелось в подарок? Как всегда, что-нибудь живое?

– Да, – ответил Каль-Колченожка, вздыхая, – что-нибудь живое. Только вряд ли мне подарят…

– Ну, это мы ещё посмотрим! – загадочно произнесла Анна Стина.

– Да, это мы ещё посмотрим! – эхом вторила ей Малявка.