Тысяча лун - Себастьян Барри

Розали как раз чистила ружье Теннисона. Оно лежало разобранное на кухонном столе, и в комнате густо пахло ружейной смазкой.

– Кто там едет? – спросила она, не поднимая головы. Наверно, услышала стук копыт. Я уже говорила, что каждого незнакомца приходилось бояться.

– Это этот, Джас Джонски, – сказала я.

Розали оставила братнино ружье и подошла к окну. Она послала туда яростный взгляд, а потом оглянулась на разобранное ружье, словно оно сейчас не помешало бы.

– Ты хочешь его повидать? – спросила она.

– Не очень-то.

– Ты уже сказала ему насчет свадьбы?

– Я с ним вообще ни слова не говорила.

– Хочешь, скажу ему, чтобы приехал в другой раз?

– Скажи, чтобы вообще больше не приезжал.

Она мимоходом ласково коснулась ладонью моей спины и вышла в холодный свет утра. Протопала по ступенькам крыльца вниз. Джас Джонски теперь был футах в сорока от нее. Он силился привязать кобылу к столбу. Но кобыла закидывала голову, как сам дьявол. Розали подошла к Джасу вплотную и только тогда заговорила.

Она была крупная женщина, и казалось, что ее вдвое больше, чем тощего Джаса. Я видела его обычную улыбочку и слышала его жестяной смешок. Джас положил руку на спину Розали – точно так же, как она только что коснулась меня. Этим жестом он как-то умудрился показать, что хозяин здесь он. Но Розали, в отличие от меня, уверенно шагнула назад и развела руки. Не знаю, что она сказала, но Джас Джонски надулся и посмотрел на нее так, словно она помочилась ему на ботинок. Хоть она и не была больше рабыней, он все-таки считал ее много ниже себя. Несмотря на малый рост, он умудрился властно отодвинуть ее в сторону и двинулся к дому. Ко мне и к дому.

Ну а я отступила через гостиную, выбежала на задний двор, помчалась, подгоняемая страхом, через обглоданные зимней стужей сорняки и чуть не сорвала щеколду на маленькой дверце, вделанной в большую дверь амбара. Лайдж Маган стоял с огромными граблями в нескольких футах от двери и сгребал табачную пыль вместе с другой пылью, какой полно по всему свету. Я видела Томаса Макналти и Джона Коула – они сидели на верхах клетей для сушки табака и конопатили щели раствором известки и глины, смешанным в тяжелых ведрах. Лайдж сожжет всю эту пыль, чтобы выгнать плесень и грибки, которые заводятся в собранном табаке. Теннисона Бугеро я не заметила. Нет, вон он, в дальнем углу, точит зубья бороны. Всю зиму они пахали мерзлую землю, аж до визга лемехов. Скоро придет пора боронить.

Я вся вспотела в одном платье и тряслась. Я пробежала по амбару и взлетела по большой лестнице наверх, к Джону Коулу, словно до сих пор была маленькой девочкой, и обвилась вокруг него. Вот тебе и «сама сквитаюсь». Руки и колени Джона Коула были в засохшей глине. Отпечатки остались на мне. Десять мулов, привязанные под лестницей – для тепла, – задрожали на привязях и попятились по утоптанному земляному полу.

Джон Коул стал спрашивать меня, что такое, и я сказала, что Джас Джонски у нас в доме.

– Прогони его.

– Это вдруг почему? – спросил Джон Коул.

Я сказала, что сама не знаю почему, но буду ему чрезвычайно обязана, если он выйдет и велит Джасу уехать, а также скажет, чтобы тот больше не беспокоился приезжать.

Томас Макналти был весь покрыт глиной; подобравшись к нам, он стукнул себя обеими руками по груди, потом по ногам, потом по заду, чтобы отряхнуться, но это не очень помогло, и тогда он посмотрел на меня.

– Я выйду поговорю с ним, – сказал он. Такого мрачного голоса я у него еще не слышала.

– Будь так добр, Томас, – сказал Джон Коул.

Тут и Лайдж Маган влез к нам наверх по лестнице. Отец Лайджа отправил Розали учиться в школу бок о бок со своим сыном. Такое могло случиться только давным-давно, в эпоху рабства. Возможно, Розали была единственной женщиной во всем Теннесси, знающей латынь, греческий и древнееврейский. Теннисон, ее брат, не умел ни читать, ни писать, так что ее дары были редкостью. К чему я это – за все время, что знаю Лайджа, я ни разу не видела, чтобы он читал книгу, но, видно, сколько-то учености, что впитала Розали, досталось и ему. В общем, он не пустил Томаса Макналти.

– Думаю, лучше всего будет, если я сам к нему выйду и вынесу приказ, – сказал Лайдж.

Он имел в виду Джаса Джонски. Лайдж до сих пор мыслил как в армии.

Теперь, думая об этом, я понимаю, что нам было опасно жить в округе Генри – трем солдатам, сражавшимся за северян. Но для них в этом и был весь смысл. Они были солдатами до мозга костей. Тэк Петри обнаружил, что слаб против них, а у него в банде было пять или шесть человек, закаленных, привыкших носить мундиры.

Лайдж Маган спустился в пыльный котел амбара и взял ружье. Вскинул на нас беглый взгляд, протиснулся через дверцу, дверца хлопнула, и в амбаре снова стало темно. Мы все смотрели в ту сторону, где, по нашим представлениям, Лайдж Маган сейчас шел через двор разговаривать с Джасом Джонски.

Прошла минута, другая. Дышали ли мы вообще в это время? Раздался ужасный грохот, и Томас Макналти вздрогнул и посмотрел на Джона Коула, а потом стал думать, идти ему туда или остаться, но все же, видно, решил пойти, на случай, если Джас Джонски все-таки вооружен. И заспешил прочь.

Надолго воцарилась тишина. Со двора не доносилось ни звука, и мы не знали, что происходит.

– Так это он, значит? – спросил Лайдж Маган.

Мы сидели в доме, за хорошо знакомым столом. Розали Бугеро – рядом со мной, Томас Макналти – напротив. Томас скрестил руки на груди и глядел на меня, качая подбородком в седой щетине. Джон Коул стоял у окна и смотрел во двор, но таким странным, невидящим взглядом. Теннисона Бугеро с нами не было – он сидел в бельевом чулане с Джасом Джонски.

– Он такого не говорил, – ответил Томас Макналти. – Он сказал, что это был не он. Сказал, что за каким нечистым он бы сюда приехал, будь это он. Так прямо и сказал, только что. Даже когда ты, Лайдж, сунул ему дуло ружья под подбородок, он все клялся, что это не он.

– Тогда, надо думать, придется его бить, пока не скажет правды, – вскинулся Лайдж. – По мне, так у него виноватый вид. И сбежать он хотел тоже как виноватый. Когда я выстрелил, он встал как вкопанный. И обернулся, весь белый. Тут, Томас, ты пришел, и я его спросил, а он ничего не сказал, только обмочился, и я его еще раз спросил, уже с ружьем, и тут он точно сказал, что ни при чем. Он сказал, даже не знал, что чего-то случилось. Десять дней ждал вести от Виноны, а от нее ни слова. «От невесты», сказал. И вот приехал посмотреть, что к чему.

Лайдж Маган посмотрел на Томаса Макналти с таким особенным выражением, которое означало: ну, что ты на это скажешь?

Но Томас Макналти не ответил. Он положил ладонь на мою потеющую спину. Я плакала, как весенний дождь. Я тряслась. И опять тряслась. Мне было худо, как отравленной. Томас Макналти слушал мою речь – странную речь без слов, которая лилась из меня. Мне никогда не было так горестно, тошно и страшно. Даже когда я пробиралась к Лане Джейн Сюгру, чтобы ее братья отвезли меня домой. Я не хотела знать, что со мной сделали. Не в подробностях. Я не хотела больше слышать разговоров. Я хотела, чтобы все вернулось, как было раньше, – я, и белое платье, и работа на законника Бриско, и мечты о поцелуях Джаса Джонски.