Свергнутые боги - Олег Аникиенко

Прапор заметил взгляд и, покачав головой, налил еще по одной порции самогона.

– Гадостью всякой его колоть будут? – поинтересовался Иваныч после второй. Пили уже без всяких тостов, просто чокнувшись стаканами.

– Не знаю. Показаний к применению транквилизаторов вроде нет, а что там врач решит – это уже его дело. – Максимыч, несмотря на выпитое, смог без запинок выговорить сложное слово. – Да и вообще, в клинике главврачом работает доцент Федоренко. Грамотный мужик. Я его попрошу взять твоего гостя под особый контроль, он не откажет.

Нос доктора, казалось, из бордового превратился в пурпурный.

– Раз дал слово с нами завтра ехать, завязывай бухать, а то завтра тебя опять на себе таскать придется, – хохотнул Прапор, хлопнув доктора по плечу.

Хохот Прапора отозвался болезненным эхом в голове и желудке.

– Иваныч, обижаешь, обед только, два раза протрезветь успею, – обнадеживающе заявил доктор.

Потом последовала длительная беседа. За неимением своего жизненного опыта Стольнику пришлось слушать о чужом.

Максимыча звали Леонид Максимович Бельский. Он гордился своей фамилией, потому что в его предках числился какой-то прославленный родственник – правда, кем он приходится Максимычу, не знал никто. После смерти родителей от голода в блокадном Ленинграде его воспитывала бабушка Клавдия Ильинична.

Пока Чехов (Стольнику почему-то в подсознание запало это прозвище) учился в Ленинградском мединституте, он считался талантливым студентом и подавал большие надежды. В то время вся молодежь рвалась на целину и заселять Сибирь. Бельскому, как молодому идеалисту, тоже хотелось изменить мир. Поэтому, когда его распределили в маленький городок Аша на Урале, названия которого он до этого никогда не слышал, молодой врач даже не расстроился. Бельский вырос на произведениях Фенимора Купера, и, хотя он не обладал волевым характером и решительностью первопроходцев Америки, их слава не давала ему покоя. Отвергнув все попытки бабушки, известной всем почитателям Ленинградской консерватории скрипачки и заслуженного педагога детской школы музыки, похлопотать о том, чтоб внук мог остаться в большом городе, Леня поехал покорять советскую глубинку.

Действительность сильно разочаровала питерского интеллигента.

Просторы то прели, то засыхали под присмотром коммунистических надсмотрщиков, регулярно мирно разворовывались, поскольку «все вокруг народное, все вокруг мое». Стрелять, в отличие от первопроходцев Америки, приходилось редко, да и то сигареты из-за перебоев с поставками табачной продукции. Попытки вернуться Бельский прилагал, но сначала партийные руководители грозили, что, не отработав три года, он покажет себя недостойным дела партии. А потом, как порядочный человек, он женился на медсестре из своей поликлиники, рослой и симпатичной девице, младше его на пять лет, которая и стала его первой сексуальной реалией. Попытки перебраться обратно с семьей ослабли после смерти бабушки, ее квартиру перераспределили многодетной семье, а он уже был прописан в однокомнатной квартире, которую выдала ему районная администрация, как молодому специалисту.

Потом стали обещать перевод из райцентра в областной центр и двухкомнатную квартиру. Медицинская практика тоже не радовала. Лечили народ как попало. Медпомощь сводилась к выписыванию таблеток и редкому назначению уколов. Количество таблеток ограничивалось нешироким выбором самых распространенных и безобидных. Их чаще приходили съесть симулянты, у которых в тот день намечались дела серьезнее работы. Постепенно Леня дорос до должности главврача местной поликлиники.

В основном народ от всех болезней лечился народным методом – при помощи спирта. Постепенно Бельский, талантливый врач, тоже стал практиковать этот метод на других и на себе. На почве такого «лечения» у него появилось много «друзей», которые приходили и говорили, какой Леня хороший врач и как они его уважают.

Он как медик знал, что алкоголь в теле человека вырабатывается для расслабления мышц после нагрузки, но со временем организм привык к способам более легкого получения этого фермента извне. В медицине это называется алкогольная зависимость.

Мечта возглавить строящуюся центральную больницу города рухнула, когда приехавшая инспекция обнаружила недостачу спирта в поликлинике. Брать спирт под роспись было легко, о возникновении необходимости объяснения, куда девается спирт, задумываться не приходилось. Часть спирта удалось списать, но общая недостача поликлиники составила немалые пятьдесят шесть литров. Чтоб не посадили и все сошло на тормозах, помог влиятельный партийный деятель администрации города Клавдий Петрович, который уважал Бельского как перспективного специалиста. Пришлось «добровольно» перевестись рядовым врачом в поселок Бреды, некогда основанный как опорный пункт оренбургского казачьего войска, куда давно не могли укомплектовать полный штат медперсонала.

Так Максимыч осел в этих краях.

Параллельно с откровениями Чехова все больше и больше раскрывался Прапор. С каждым выпитым стаканом в его глазах прибавлялось горечи. Иваныч вспоминал, как солдатом-срочником повидал войну в Афганистане, как бессмысленно умирали молодые пацаны, как смерть ходила рядом. Все эмоции горьким ядом просачивались одним словом «гады» и постукиванием кулаком, с зажатым в нем стаканом, по столу. Чтоб смягчить воспоминания о войне, Василию Ивановичу пришлось еще не раз сходить и наполнить графин.

Когда Максимыч начал делиться своими планами по постройке трехэтажной больницы «со всеми удобствами» в селе, Прапор стал выпроваживать его домой. Обед слегка затянулся, солнце уже почти спряталось за горизонт. Уходить Максимыч явно не собирался, но тут хлопнула калитка, и в дверях кухни появилась крупная женщина, по ширине в плечах как прапорщик, но почти на голову выше.

– И что тут за попойка? – неласково поинтересовалась она. – Иваныч, ты опять моего мужа спаиваешь? У нас же недавно состоялся с тобой по этому поводу разговор.

При ее появлении Максимыч, как провинившийся ученик, вскочил на ноги, с трудом, правда, на них держась.

– Татьяна, ты давай мне здесь не это… – заплетающимся языком попытался показать, кто в их семье главный, Максимыч.

– Что «не это»? Опять нажрался, скотина? У нас с тобой разговор позавчера, кажется, уже был? Я предупреждала о последствиях. – Тетка медленно направлялась к Максимычу. Доктор в попытках спастись смог лишь обойти стол и прижаться к стене.

Прапор только исподлобья скосил глаза.

Стольник встал со своего места и перешел в другой конец кухни, чтоб удобнее было наблюдать за происходящими событиями.

– Нормально все, Татьяна, мы много не пили, нам завтра ехать в город – человеку помочь надо, – пробурчал Иваныч.

– Вижу я, как вы не пили. А этого из запоя ты выводить будешь? – гневно прошипела Татьяна. – А ну, быстро пошел домой, алкаш чертов!

Последняя фраза предназначалась мужу. Максимыч, не заставляя долго ждать и не прощаясь, вышел из избы.