Убойный репортаж - Евгений Сухов

– Наверное, надо позвонить и в полицию, – услышал я откуда-то сбоку женский голос.

– Не лезь не в свое дело, Лара, – ответил приглушенный начальственный баритон. – Нам что, своих, что ли, забот не хватает?

Повернуться в сторону говоривших мне не удалось. Народ сбился вокруг Фокина в плотный круг, лишив меня всякой возможности совершить какой бы то ни было маневр.

– Да отойдите же вы от него! – закричал профессор Базизян, отталкивая своим тучным телом людей подальше от лежащего Фокина. – Дайте ему возможность дышать!

Возле Рудольфа Михайловича уже энергично хлопотали двое мужчин из зала, очевидно, медики.

– Потеря сознания, – негромко сказал плотный здоровяк, оттянув веки Фокина.

– Он не дышит, – произнес второй, с длинной подвижной шеей, чем-то похожий на рассерженного гусака. – Очевидно, наступил паралич дыхательного центра.

Здоровяк разомкнул зубы Фокину и заглянул ему в рот:

– Смотрите, Виктор Иванович, у него гиперемия кожных покровов. И алый окрас слизистой…

– Вы думаете, Геннадий Васильевич, что это… – начал было второй, но первый мужчина не дал ему договорить и довольно громко произнес:

– Это отравление. Надо полагать, синильная кислота…

По залу пронесся шелест, какой бывает, когда налетевший вдруг ветер растревожит кроны деревьев.

– Ничего не трогать! – громко сказал здоровяк. – Полицию кто-нибудь вызвал?

– Я уже звоню, – ответил второй мужчина по имени Виктор Иванович.

Количество людей в зале стало стремительно таять. Ученые – весьма осторожные люди и в большинстве своем стараются держаться как можно дальше от всякого рода неприятностей. Поэтому вскоре возле тела завлаба Рудольфа Михайловича Фокина, начавшего, похоже, остывать, остались только профессор Борис Георгиевич Базизян, дышавший так, словно только что пробежал стометровку на время, и какая-то девица лет двадцати пяти с покрасневшими глазами. Конечно, остались двое медиков – Геннадий Васильевич и Виктор Иванович, я со Степой и Ирина, беспрестанно строчившая что-то в своем блокнотике. Последним, выдавив глубокомысленное: «Да-с», ушел академик Леонтий Янович Раскин, поддерживаемый под руку некоей юной особой. Надо полагать, он тоже не искал приключений на свой истощенный научными изысканиями вислый зад…

– Так вы думаете, это отравление? – спросил профессор Базизян, обращаясь к Геннадию Васильевичу.

– Да, я так думаю, – уверенно ответил мужчина. – Все симптомы указывают на то, что Рудольф Михайлович был отравлен синильной кислотой.

– Но она же должна пахнуть горьким миндалем, – нерешительно произнес профессор Базизян. – Как косточки от слив… Это ведь общеизвестно… Он что, совершенно не чувствовал этого запаха?

– Ну, скажем, не так уж сильно она и пахнет, – уточнил Виктор Иванович. – Кроме того, было видно, как Рудольф Михайлович сильно волнуется. Да и жарко сегодня. А стакан воды с растворенной в ней синильной кислотой можно выпить и залпом, не заметив. И уж только потом почувствовать запах… Стоп! Ведь он что-то пил, стоя за кафедрой?

При этих словах все повернули головы к кафедре. Я тоже невольно перевел взгляд с говорящих на трибуну-кафедру. Ни стакана, ни пластиковой бутылочки с минеральной водой на ней уже не было…

Геннадий Васильевич поднялся на сцену, оглядел кафедру, пол и ступени и развел руками:

– Ни бутылки, ни стакана здесь нет. Их явно кто-то унес.

– Так это что, убийство? – Борис Георгиевич Базизян задышал еще тяжелее, будто на этот раз пробежал на время не стометровку, а четыреста метров с барьерами. Казалось, профессора вот-вот хватит удар, и он уляжется на пол, составив компанию доктору биологических наук Рудольфу Михайловичу Фокину.

– Очень похоже на то, – задумчиво проговорил Геннадий Васильевич. – Ваш отдел исследований мозга – самый успешный в институте, а экспериментальная лаборатория Рудольфа Михайловича – самая перспективная. Ему и вам просто страшно завидовали…

Базизян вдруг повернулся в нашу сторону:

– Перестаньте снимать! Имейте совесть, в конце концов! Тут такое, а вы…

Я кивнул и посмотрел на Степу. Огонек на камере, показывающий ее работу, погас.

– И вообще вам здесь больше нечего делать, – продолжал профессор. – Остальное – уже дело полиции. – Было видно, что слова даются ему с трудом. – Представление закончилось, можете расходиться.

– Мы не можем разойтись, – ответил я, имея в виду себя и Степу, – ведь мы свидетели.

– Я тоже свидетель, – пискнула Ирина.

Расстроенный профессор Базизян сердито отвернулся. Мужчины-медики стали о чем-то шептаться между собой. Девица с красными глазами закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. Мы – я, Степа и Ирина – молча устроились в креслах во втором ряду. А потом приехала полиция…

Они появились внезапно: не было, не было, и вдруг – нате вам! Явились! Выросли, будто из-под земли, энергично застучав каблуками. Оперативно-следственная группа состояла из трех человек. Все мужчины были молодые и самоуверенные: дескать, что это у вас, труп? Экое диво! Мы таких целое кладбище повидали.

Тело бывшего завлаба Рудольфа Фокина тщательно сфотографировали с самых неожиданных ракурсов, как если бы покойного готовили к какой-то серьезной фотосессии, и, отсняв, взялись за написание протокола с места происшествия. Далее приступили к опросу свидетелей. Борис Георгиевич Базизян и мужчины-медики, волнуясь и без конца сбиваясь, рассказали, что видели. От плачущей девицы толком ничего не удалось добиться, кроме того, что Рудольф Михайлович был «очень хороший и добрый».

Потом допросили Степу, Ирину и отсмотрели с камеры кадры, как Фокин поднимается на сцену и подходит к кафедре, как начинает говорить, как наливает и пьет воду, а потом, задыхаясь и краснея, валится на пол.

К сожалению, все внимание Степы было обращено на Фокина и людей, толпящихся вокруг, поэтому, куда подевались с кафедры пластиковая бутылка с минералкой и стакан, из которого пил Рудольф Михайлович, осталось неясным. И это наводило на мысль, что именно в бутылке с минеральной водой и содержался яд.

– Это убийство, – без обиняков, ни к кому не обращаясь, заявил старший из оперативников: худой и невыразительный, как затасканная кепка. И тут же посмотрел на меня: – Ну а теперь давайте побеседуем с вами.

Степа наладился было снимать, но дознаватель заметил это и сказал:

– А вот снимать меня не надо…

Я сделал знак Степе, и мой помощник выключил камеру.

– Итак, как вас зовут? – бесцветно поинтересовался оперативник.

– Аристарх Африканыч, – ответил я.

– Вы это серьезно, – недовольно посмотрел он на меня, – или это ваши журналисткие шуточки?