Рассказы новых и древних дорог: Книга об Узбекистане - Аскад Мухтар

— «…Это было в том веке, когда жил и работал известный узбекский историк Усман Ангренский…»

Усман, как и в тот раз, рассмеялся.

А аспирант сказал:

— Почаще вспоминай эти слова. Ясно?

Усман кивнул с улыбкой.

Они договорились писать друг другу, делиться новостями и историческими находками.

…Вот и Гулистан!

Дедушка был прав, когда говорил, что хотя он и не знает точного адреса своего друга, к которому они едут (приглашая в гости, старик забыл сообщить свой адрес), но первый же встречный наверняка подскажет им, потому что сад его известен во всей округе.

И точно! Стоило дедушке обратиться на вокзале к строгому седоусому железнодорожнику, как тот заулыбался, будто ему сообщили приятную весть.

— Али́ма Сатта́ра? Старого? Садовника? — И железнодорожник стал подробно объяснять, как пройти на нужную улицу.

И действительно, сад Алима Саттара просто чудо!

Вишни такие, что вот-вот лопнут. Берешь за тонкие ножки и удивляешься, как не отрываются от них тугие, сочные ягоды. Потом запрокинешь голову, приоткроешь рот и опустишь туда вишенку. Стоит чуть прикоснуться языком — как тонкая кожица рвется.

Усман кладет в рот очередную ягоду и, прищурив глаза, замирает от удовольствия.

— А хочешь попробовать абрикос? — предлагает ему внук садовника.

Еще бы! Абрикосы в этом саду тоже необыкновенные. Крупные, золотистые, с тонкой кожицей, сбивать камнем или палкой их нельзя! Упадут — и сразу же выступят тяжелые, густые капли желтого сока.

Поэтому ребята лезут на дерево. Здесь можно не спеша выбрать самый спелый плод и, осторожно сорвав, надкусить. Сок чем-то похож на мед. Только светлее, а такой же тягучий.

Вкусны и косточки. Но их сначала нужно подсушить. Потом положишь на камень, а другим камнем стукнешь. Не изо всей силы. А так, слегка. Чтобы ядрышко не разбить, а лишь крепкую косточку расколоть.

Эти ядрышки особенно хороши зимой, поджаренные.

Ребята сидят на дереве. Слышен только шелест листьев, да порой раздается потрескивание сухих веток. Но эту тишину нарушает далекий крик. Ребят зовут обедать.

Конечно, есть ничего не хочется. Они уже часа два ходят по саду и пробуют… Даже ели яблоки, еще не спелые, кислые. Ели и морщились. Но яблоки показались вкусными. Видать, потому, что ребят предупредили: пока их не трогать.

После обеда снова вышли в сад. Теперь уж с самим хозяином. Алим-ата рассказал гостям, как он создавал свой сад.

У каждого дерева была своя история.

— Капризные, — гладил он ствол персикового дерева. — Распустили цветочки, а тут мороз. Они тоненькие, едва держатся. Не ожидали холода. Поселились на теплой земле. А им вместо солнца обещанного холод подбросили…

Вид у Алима-ата был виноватый. Будто солнце у него лежало в сундуке, а он держал в руках ключи, не хотел вовремя открыть.

— Рукой дотронусь до вишенки и слышу, как дрожит она. И у самого мурашки по спине.

Алим-ата поежился. И Усману почему-то стало холодно. Правда, только на секунду.

— Выдержали!

Потом стояли у инжирных деревьев.

— Эти сильные. Вон как поднялись. Из Ферганы перебрались. Золотой инжир теперь можно попробовать и у нас — в Голодной степи. Фу-ты… в Гулистане.

Раньше у здешних мест было другое название: Мирзачу́ль — Голодная степь. Изменили люди землю и дали ей новое, самое подходящее имя: Гулистан — Цветущий край.

Старик улыбнулся и, наверное, не в первый раз рассказал, как его сын, тоже садовод, ездил в Чехословакию.

— Ну конечно, повез сухие фрукты. И нашу курагу. Так там один чех взял кусочек и стал рассматривать на солнце. А она просвечивает. Удивился чех: «Как золотая! На какой же земле выращиваете эти абрикосы?.. В степи? В Голодной? Странно! Степь голодная, а земля золотая». — «Нет, — отвечает сын, — солончак был. Руки у людей золотые». И чех согласился.

Еще бы не согласиться! Когда держишь эту золотую курагу в руках.

Подводил старик гостей к кустам граната.

— Тоже перевез из Ферганы. Не хотели жить. Домой просились. Опустят листочки, съежатся. И ничему не рады. Их и поишь, и греешь… Они на своем. Еле упросил, чтобы прижились.

Странный этот Алим-ата, смешно рассказывает, а сам даже не улыбнется.

Гранаты розовели. За плотной кожей так же розовеют и веселые, крепкие зерна. У них там соревнование. Утром проснутся и рассматривают друг друга: «Э-ге, мой сосед стал ярче! И мне надо поспешить».

К осени зерна нальются темно-красным соком. И чьи-нибудь пальцы будут бегать по кожице плода, слегка приминая ее. От этих ловких, в меру сильных (чтоб не лопнула!) движений зерна начнут трескаться и выпускать сок. Затем можно проделать дырочку в гранате ножичком, даже спичкой и подставить пиалу. И брызнет густая темно-красная струйка. Сок будто и ждал этой минуты, чтобы вырваться на волю…

Гостей и хозяина позвали в дом. Не хотелось Усману уходить из сада. Но ничего не поделаешь. Алим-ата и дедушка зашагали к выходу.

Ребята переглянулись, вздохнули и поплелись вслед за стариками.

Их ждал плов. При виде дымящейся горки, увенчанной дольками пареного чеснока, Усман невольно глотнул слюнки. От плова отказываться нельзя.

— Ну и мастер ты, Алим! — похвалил дедушка.

Хозяин улыбнулся.

— Тоже любит подход эта штука. Каждая рисинка требует внимания.

Алим-ата бережно взял одну рисинку, несколько раз повернул ее, разглядывая с разных сторон.

— Видите, как в ней масло переливается?!

Руки коснулся луч солнца, и рисинка даже блеснула. Но как переливается в ней масло, гости так и не заметили. Зато они увидели другое. Рука Алима-ата действительно была золотая.

Вода и огонь

Реки здесь все более и более будут утрачивать значение как водные пути, и, наоборот, значение их как оросителей и оплодотворителей наиболее обширных площадей будет расти с каждым годом.

П. П. Семенов-Тян-Шанский. 1888 год

Поезд мчится по просторам Голодной степи. Тук-так-так! — стучат колеса на стыках рельсов. Мерно, убаюкивающе покачиваются вагоны. И Кадыр-ата, кажется, задремал. А Усман, опершись о столик локтями, читает книгу о поливном хозяйстве Узбекистана в прошлом и настоящем.

Вот одна из ее страниц.

… Как повстречаются лучи солнца со снежными вершинами, тогда и упадут вниз первые капли. Одна за другой. Смотришь — высоко-высоко на склонах Центрального Тянь-Шаня уже родился ручеек. Робко, нерешительно огибает он небольшие камни. Мрачные, старые валуны поначалу его даже пугают. Но вскоре ручеек то ли по яркому блеску, то ли по веселому журчанию узнает своего попутчика. На каком-нибудь повороте ручейки, встретившись, уже не расстаются. Потом к ним присоединяется