Медведь и соловей - Кэтрин Арден

По Васиным щекам потекли слезы смятения. Жадный взгляд одноглазого ее испугал, но яростный напор пришельца тоже был страшен. Однако было в его взгляде что-то такое, что заставило ее перестать плакать. Она посмотрела ему в лицо.

– Я – Василиса Петровна, – сказала она. – Мой батюшка – господин Лесного Края.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга. А потом краткий прилив отваги Василисы испарился: она развернулась и бросилась бежать. Незнакомец не стал пытаться ее преследовать, но когда белая кобылица подошла к нему, он повернулся к ней. Они обменялись долгим взглядом.

– Он становится сильнее, – заметил мужчина.

Кобылица дернула ухом.

Всадник больше ничего не сказал, только посмотрел в ту сторону, куда убежала девочка.

* * *

Выбравшись из-под тени дуба, Вася поразилась тому, насколько быстро наступила ночь. Под деревом царил неясный сумрак, а вот теперь ее окружала ночь, глубокая ночь перед снегопадом, с отяжелевшим воздухом. Лес был наполнен факелами и отчаянными криками. Васе не было до них дела: ей снова начали попадаться знакомые деревья, и ей хотелось только одного: оказаться в объятиях Ольги и Дуни.

Из ночи вынеслась лошадь, всадник которой был без факела. Кобыла заметила ребенка на миг раньше своего седока и резко встала, вскинувшись на дыбы. Вася откатилась в сторону, ободрав ладонь. Она закусила костяшки пальцев, чтобы подавить крик. Всадник выругался знакомым голосом, и в следующее мгновение она уже очутилась на руках у брата.

– Сашка! – зарыдала Вася, утыкаясь лицом ему в плечо. – Я заблудилась. Там в лесу был человек. Два человека. И белая лошадь, и черное дерево… и я испугалась.

– Что за люди? – вопросил Саша. – Где, девочка? У тебя что-то болит?

Он чуть отодвинул ее от себя и начал ощупывать.

– Нет, – дрожащим голосом сказала она. – Нет. Только замерзла.

Саша ничего не сказал. Она чувствовала, что он зол, хотя и посадил ее на лошадь очень бережно. Усевшись позади, он набросил на нее полу плаща. Вася, почувствовав себя в безопасности, прижалась щекой к ухоженной коже его перевязи и постепенно перестала плакать.

Обычно Саша был снисходителен к своей маленькой сестренке, которая вечно увязывалась за ним, пытаясь поднять его саблю или дернуть тетиву лука. Он баловал ее, даже мог подарить огарок свечи или горсть лещины. Однако сейчас страх его перешел в ярость, и в пути он с ней не разговаривал.

Саша бросил клич по сторонам, и постепенно весть о Васином спасении обошла вышедших на ее поиски мужчин. Если бы ее не нашли до начала снегопада, она умерла бы этой ночью, и нашли бы ее только после того, как весна распустила бы ее саван… если бы вообще нашли.

– Дура, – проворчал Саша, когда, наконец, закончил окликать остальных. – Дурочка, что на тебя нашло? Убежала от Ольги, спряталась в лесу! Ты что, решила, будто ты лесная дева, или забыла, что сейчас за время года?

Вася помотала головой. Теперь ее била крупная дрожь. У нее стучали зубы.

– Я хотела доесть плюшку, – сказала она. – Но я заблудилась. Никак не могла найти ствол ольхи. А у дуба встретила человека. Двух людей. И лошадь. А потом стало темно.

Саша хмуро смотрел поверх ее макушки.

– Расскажи-ка мне про этот дуб, – попросил он.

– Он очень старый, – сказала Вася, – и корни торчат высоко. И один глаз. У человека, не у дерева.

Ее затрясло еще сильнее.

– Ладно, не надо пока об этом думать, – решил Саша, и дал шенкеля усталой лошади.

Ольга и Дуня встретили их на пороге. Добрая старушка была вся в слезах, а Ольга бледностью могла поспорить со Снегурочкой из сказки. Они выгребли из печи угли и плеснули на горячие камни воды, чтобы получился пар. Васю бесцеремонно раздели и запихнули под пар, чтобы согреть.

Выволочка началась, как только она вылезла обратно.

– Украла плюшки, – перечисляла Дуня. – Убежала от сестры. Как можно нас так пугать, Васочка?

Она снова заплакала.

Вася, сонная и виноватая, пролепетала:

– Прости, Дуня. Прости меня, прости.

Ее растерли отвратительной горчицей и нахлестали березовым веником, чтобы разогнать кровь. А потом завернули в шерстяное одеяло, перевязали сбитую руку и напоили отваром.

– Это было очень дурно, Вася, – проговорила Ольга.

Она пригладила сестре волосы и устроила ее у себя на коленях. Вася сразу же заснула.

– На сегодня хватит, Дуня, – сказала Ольга, обращаясь к нянюшке. – Завтра успеем поговорить.

Васю положили на полати, и Дуня легла рядом с ней.

Когда сестру, наконец, уложили, Ольга устало присела у печки. Ее отец и братья расправлялись с ужином в углу. Лица у всех были одинаково мрачными.

– С ней все будет хорошо, – сказала им Ольга. – Не думаю, что она простудилась.

– Но заболеть может любой, кого позвали из дома, чтобы ее искать! – огрызнулся Петр.

– Или я могу, – подхватил Коля. – Когда весь день чинишь отцовскую крышу[3], хочется поужинать, а не ехать в ночь с факелами. Я бы ее завтра выпорол.

– И что? – хладнокровно возразил Саша. – Ее и раньше пороли. Не мужское это дело, заниматься девочками. Это должна делать женщина. Дуня старая. Ольга скоро выйдет замуж, и тогда старухе придется растить ребенка одной.

Петр ничего не сказал. Шесть лет прошло с тех пор, как похоронил жену, и он до сих пор не думал о другой женщине, хотя его сватовство приняли бы многие. Вот только дочь его пугала.

Когда Коля ушел спать, они с Сашей остались сидеть в темноте, глядя, как перед иконой догорает свеча. Наконец Петр спросил:

– Ты бы хотел, чтобы твою мать забыли?

– Вася ее не знала, – ответил Саша. – Но рассудительная женщина – не сестра и не добрая старая нянюшка – была бы ей полезна. Скоро с ней невозможно будет сладить, батюшка.

Последовало долгое молчание.

– Вася не виновата в том, что матушка умерла, – добавил Саша совсем тихо.

Петр ничего не ответил. Саша встал, поклонился отцу и задул свечу.

На следующий день Петр выпорол дочь, и она плакала, хоть он и не был чрезмерно жесток. Ей запретили уходить из деревни, но в кои-то веки это не было ей в тягость. Она все-таки подхватила простуду, и ее мучили кошмары, в которых она снова видела одноглазого, лошадь и незнакомца на лесной поляне.

Саша, никому не рассказывая, обошел весь лес на западе от усадьбы в поисках одноглазого и дуба с вылезшими на поверхность корнями. Однако он не нашел ни человека, ни дерева. А потом три дня шел снег, очень сильный, так что на улицу никто не выходил.