Властелин воды - Доун Томпсон

– От другой пользы не будет, – сказал он. – Она совершенно не вашего уровня.

– А ты учел, мой премудрый друг, что, не будь ее, у леди Рэбэкки не было бы повода здесь задержаться?

– Что вы имеете в виду, милорд? – медленно произнес Генрик, потрясенный внезапной догадкой. – Неужели вы…

– Успокойся, дружище. Разве я когда-нибудь причинял кому-то вред – в этом измерении или другом?

– Нет, милорд.

– Тогда мне непонятна твоя реакция!

– Но что же, если не это?

– Скажем так, лекарства Анны-Лизы будут держать Мод Аммен в состоянии, делающим дальнейшее путешествие невозможным, до тех пор, пока я не приму окончательного решения. Миледи не уедет без нее, и, независимо от моего решения, ей понадобится эта женщина.

– Вы затеяли опасную игру, милорд. Глаза Клауса сверкнули.

– Это не игра, Генрик, – сказал он. – И последствия неизбежны. Я могу взять ее и исполнить свой долг, как делал уже неоднократно. Либо могу проигнорировать тебя и остальных старейшин, отказаться от своего права по рождению и возможности путешествовать между мирами и стать обреченным жить и умереть здесь.

У старейшины от этих слов отвисла челюсть.

– Умереть? Вы рискуете бессмертием? – переспросил он, не веря своим ушам. – А я-то думал, что это всего лишь вопрос выбора подходящей пары.

– Если до этого дойдет, то да, – сказал Клаус. – Вот что мне предстоит решить. Такое условие существовало всегда. Просто раньше я… как-то об этом не задумывался.

– Чем же этот раз отличается от остальных, милорд? – спросил старейшина.

Закончив завязывать галстук, он отступил на шаг, оценивая результат своих стараний. Удивительно, с каким энтузиазмом он подошел к новому занятию. В другой ситуации Клаус бы рассмеялся, но сейчас ему было не до смеха.

– Не знаю, – сказал он. – Возможно, я устал. А может, вижу в этом создании что-то такое, чего не видел в других. Что-то, вкус чего хотел бы ощутить даже ценой бессмертия.

Приходя сюда так часто, я… привязался к этому миру, Генрик. Но даже здесь я не являюсь одним из них. Я так… одинок.

– Ха! – фыркнул старейшина. – Это все суета. Суета сует. В вашем распоряжении вечная преданность, физическая и моральная поддержка любой женской особи вашей расы, стоит лишь приказать. Да любая из них только рада будет услужить вам.

– А чувства? – вздохнул Клаус. Старейшина покачал головой.

– Вы слишком долго жили среди смертных, милорд. Чрезмерное увлечение собственной человеческой природой вас однажды погубит, помяните мое слово. На первом месте у вас должен быть долг перед астралом, то есть перед нами. Да вы и сами прекрасно об этом знаете.

– Но последнее слово все равно за мной, дружище, – грустно улыбнулся Клаус. – Конечное решение я должен принимать сам.

– Но есть еще и другое условие, милорд, – добавил старейшина. – Другая возможность.

Улыбка на лице Клауса погасла.

– Возможность, да. Вероятность… нет. Но чем черт не шутит, можно попробовать! – Он снова улыбался. – Ты со мной, какое бы решение я ни принял?

– Всегда, милорд.

– Вот и хорошо. А теперь неси сюртук. Гостья ждет меня в столовой.

– Неужели вам ничего не пришлось по вкусу? – спросил граф, кивая на тарелку Бэкки, содержимое которой осталось нетронутым.

Она резко вскинула голову, откликаясь на звук его голоса, который поверг ее мысли в сладостный беспорядок. Почему он так на нее влиял? Почему он так на нее влияет?

– Простите, милорд, – сказала она. – Все очень вкусно. Просто я обеспокоена выздоровлением своей горничной. Припухлость на лбу постепенно сходит, но она то и дело теряет сознание. Я в растерянности. Может, стоит послать за хирургом?

– Для полного восстановления ей необходим покой, миледи, – заверил он. – Поверьте, лучше, чем Анна-Лиза, ей никто не поможет. Если бы потребовалось вмешательство хирурга, она бы первая об этом заявила. Как вы заметили, припухлость уменьшается. Без сомнения, это хороший знак. Для таких вещей требуется время, моя дорогая.

– В том-то и дело, милорд. Как раз времени у меня нет. Наши вещи покоятся на дне реки в карете. Их обязательно найдут и…

– Мои люди достали их, едва рассвело, – прервал он. – Вы найдете их у себя в комнате… немного промокшими, но это поправимо. Слуги обо всем позаботятся.

Бэкка от удивления потеряла дар речи.

– Я… я не знаю даже, что сказать, милорд, – пробормотала она. – Я ваша должница.

– И думать забудьте, – возразил он. – Ради удобства своих гостей так на моем месте поступил бы каждый радушный хозяин. Все! Давайте больше не будем к этому возвращаться. Даю слово, если вашей горничной понадобится хирург, я лично за ним съезжу. Вы мне верите, миледи?

Разве могло быть иначе, после того как он спас их? И как она могла сомневаться в его искренности, ведь он столько сделал, чтобы завоевать ее доверие? В глубине души Бэкку непреодолимо тянуло к таинственному мужчине, сидящему напротив. Она не хотела себе в этом признаваться, но он обладал какой-то сверхсилой, даром влюблять в себя… Это делало его поистине неотразимым – особенно учитывая ее практически полное отсутствие опыта общения с противоположным полом. Возможно, причиной этого был его иностранный шарм или то, что он первым из мужчин обходился с ней так учтиво. А может, виной всему неуловимая печаль, которая проскальзывала в его взгляде? Но что бы это ни было, в ней все замирало, стоило ему заговорить или окинуть ее изучающим взглядом. Его власть росла, и она решилась на отчаянную попытку спастись. Как только Мод поправится, она уедет, чтобы никогда больше не встречаться с графом Клаусом Линдегреном. Но почему ей невыносима даже мысль об этом?

– Миледи? – снова обратился он к ней.

– К-конечно, милорд, – произнесла она слабым голосом. – Вы чрезвычайно добры. Простите меня. Это все потому, что я не знаю, как следует вести себя в сложившейся ситуации. Но я не смогу вздохнуть свободно, пока не окажусь вне досягаемости отца.

– Всего-то? Вы находитесь вне досягаемости вашего отца с того момента, как переступили порог Линдегрен Холла, mittkostbart.

– Вы уже второй раз так обращаетесь ко мне, милорд, – заметила она. – Что значат эти слова?

Он улыбнулся, и лучики его улыбки согрели ей душу.

– Всего лишь ласковое обращение, – сказал он. – Простите мою фривольность, но я не смог сдержаться. Учитывая то, как строго регламентированы в вашей стране отношения между мужчиной и женщиной, не сочтите эти слова за оскорбление. Там, откуда я родом, все иначе. На иностранном языке это выглядит менее дерзко, но поскольку вы меня разоблачили, я вынужден покаяться, что и делаю с величайшим почтением. Вы… как бы лучше выразиться… драгоценны, миледи. Я сказал это по-норвежски, шведский язык недостаточно благозвучен.