Вечерний день - Михаил Климман

Про мяту Владимир Павлович слышал, а последнее слово было ему практически незнакомо. Да и вопрос он задал скорее для политеса, представить себя покупающим спе­циально какую-то траву, затем как-то ее заваривающим? Он улыбнулся.

Что вас рассмешило? - Анастасия обиженно глянула на него.

Представил себя, заваривающим чай, - отмахнулся Платонов.

И что? - не отставала она.

Это невозможно.

Почему?

«Вот зануда», - подумал про себя Палыч.

Я не умею, - он опять улыбнулся.

А я. - она вдруг понизила голос до шепота, - не умею жарить картошку. Только никому об этом не говорите, пожалуйста.

Надо было искать новую тему для разговора, и Платонов осмотрелся вокруг в поисках предмета. На холодильнике лежал небольшой томик - или детектив, или стихи.

У вас в прошлый раз книга была в руках, - начал он. - Когда я вам соду приносил.

Какая?

Дэн Браун «Код да Винчи».

Ах, эта, - она поморщилась.

Не любите детективы?

Очень люблю, не люблю продажность.

О чем это вы? - не понял Владимир Павлович.

Там столько ненависти к христианству и католичеству в частности, что хочется спро­сить автора, не одеты ли американские президенты на тех купюрах, что он получает в чалму? Да и в раскрутку этой галиматьи вложено немало денег - такая реклама даром не делается.

Вы кто? Критик, издатель или в рекламе работаете? - спросил оторопевший Плато­нов.

Вообще-то я - бывшая актриса, - засмеялась она. - А вот бывший муж занимался рекламой и издательским бизнесом, поэтому кое-что я в этом понимаю.

Владимир Павлович отметил про себя дважды произнесенное слово «бывший», но ничего уточнять не стал. Анастасия внезапно подняла руку и показала пальцами знак, кото­рым во всем мире показывают «двойку». Но Платонов не понял:

Что означает эта буква «в»? - спросил он. - В годы моей юности она символизировала победу.

Среди моих орденов и нашивок за ранение еще два со словом «бывший».

Положительно с ней нельзя было разговаривать, она все замечала.

Бывшая Жанна Д'Арк и бывшая прима-балерина «Метрополитен опера»? - спросил Владимир Павлович и смутился.

Он хотел сказать комплимент, а получилось неуклюже: она же актриса - вдруг играла Жанну Д'Арк или танцевала в Большом.

Бывшая мать и бывшая жительница Барвихи, - она горько усмехнулась. - Барвиха-то, Бог с ней, а вот к сыну меня теперь не подпустят.

В чем-то провинились?

Беседа начала приобретать «несветский» характер, что пугало и радовало одновре­менно.

Застала мужа с секретаршей. - она смешно сморщила нос. - А в качестве отступ­ного получила эту квартиру. У них теперь такая мода появилась - трахать секретарш. То есть раньше они тоже себе в этом не отказывали, но теперь это стало повальным и нескрываемым занятием. А у жены выбор: хочешь - терпи его выходки, не хочешь - пошла вон.

У кого это у них? - Платонов действительно не понял.

У богатых и влиятельных сукиных сынов, - жестко ответила Анастасия и тут же сменила тему: - Еще чаю?

Я, пожалуй, пойду, - поднялся Владимир Павлович. Встал, а глаза опустил. - Дела, знаете.

А когда поднял, то увидел, что она, закусив губу, смотрит в стену. Бежать, срочно бежать.

А вы чем занимаетесь в свободное от душицы и эклеров время? Расскажите мне что- нибудь.

Он остановился на пороге кухни: ни при каких раскладах нельзя обижать детей, ста­риков и животных.

Я в цирке работаю, - пробурчал он.

Дрессировщиком? Слезы вроде бы исчезли.

Дрессировщиком, - согласился Платонов. - Пальто дрессирую, куртки, шубы. Иногда попадаются довольно опасные экземпляры.

Она несколько секунд испуганно смотрела на Владимира Павловича, потом до нее наконец дошло:

А они вас не кусают?

Бывает, но не так, как люди.

Он вернулся к столу, опять сел на свое место. Лучший способ отвлечь человека от жалости к себе - заставить его пожалеть другого.

«Пять минут и ухожу.» - решил он.

Знаете, у меня есть приятель, серьезный историк, человек моего возраста, специалист по русской культуре восемнадцатого века. Он написал немало хороших книг, и как-то раз в одном магазине ему решили устроить презентацию. Я его просил, уговаривал не делать этого, но он отвечал, что люди сами предложили, и он не может их подвести. И вот в день презентации - слово-то какое странное - не понятно, кто, кому и что дарит, - я приехал в этот магазин. Поднимаюсь наверх и вижу: сидит мой приятель, грустный за столом, рядом пачка его книг и какой-то деятель, который безостановочно говорит в микрофон: «Сегодня мы представляем новую книгу знаменитого ученого такого-то. Вы можете познакомиться с Елпидифором Елпиди-форовичем, задать ему интересующие вас вопросы, а также получить его автограф. Подходите, и он ответит на все ваши вопросы и подпишет все книги». И сидит мой приятель и смотрит в пол, и ни один человек не останавливается, даже из любопытства. Я побежал, купил его книжку, благо тут же продавалась, подошел, даю ему, а он, не поднимая глаз, спрашивает: «Как вас зовут?» Я, практически не открывая рот, сквозь зубы говорю ему: «Максим Петрович». И он пишет мне на форзаце: «Дорогому Максиму Петровичу на память». Так и не понял, что это - я. А вечером я ему звоню и спрашиваю: «Как прошло?» А он мне отвечает, что один человек все же нашелся, поклонник его таланта.

Эту историю Платонов придумал только что, ну не всю, приятель у него такой был, да и презентация тоже, только не хватило ему тогда ума подойти под видом чужого человека или дать кому-нибудь из прохожих денег, чтобы подошел. Оба этих хода он придумал позже, а тогда так и не смог помочь.

Понимаете, - Платонов сам не заметил, как завелся всерьез, - талант в искусстве, в науке практически не может пробиться сам, потому что для того, чтобы пробиться, нужен совсем другой талант. И этот последний, хотим мы того или нет, почти не совместим с талан­том производительным, креативным, как сейчас модно говорить. Вот вы почему - «бывшая» актриса? Плохо играете?

Да нет, - Анастасия с любопытством смотрела на него, - просто, раз муж выгнал, а он наш театр спонсировал частично, я теперь никому не нужна. Меня уже поставили в известность.

И талант никакого значения не имеет! - Палыч направил палец на соседку. - А что я вам говорил?

Да бросьте вы, Владимир Павлович, не брюзжите, - она протянула руку и погладила его по плечу. - Вы же совсем не такой.

Какой не такой? - все так же возбужденно переспросил Платонов.

«Вот тебе раз, - подумал он, приходя в себя, - хотел ее перевести на другого, а сам на жалость напросился».