Горбатая гора - Энни Прул

перевод Е. А. Шрага

В день проведения родео в маленьком жарком городке где-то посреди Оклахомы Дайэмонд Фелтс сидел в металлическом загоне, очень далеко от той полоски земли в Вайоминге, которую он называл своим домом, на спине быка под номером восемьдесят два — пятнистой громадины породы «брахма» с обвислой кожей, — обозначенного в программке под кличкой Поцелуйчик. Духота предвещала непогоду. Дайэмонд сидел, свесив таз на одну сторону, уперев стопы в ограду загона, чтобы Поцелуйчик не укусил его за ногу и чтобы в случае, если бык начнет брыкаться, можно было быстро перескочить через ограду. Приближался момент выхода на арену, и Дайэмонд с силой похлопал себя по лицу, отчего на щеках розами выступил адреналин. Он глянул вниз на своих помощников, удерживающих быка, и сказал:

— Ну, пора.

Рито, с блестящей от пота шеей, зацепил металлическим крюком свободный конец веревки, предельно осторожно протянул ее под животом быка и туго затянул, взобравшись на стенку загона.

— Да, зверюга что надо, — сказал он. — Устроит тебе показательные.

Дайэмонд взял конец веревки и дважды обмотал ее вокруг ладони, пропустив между средним и указательным пальцами, а сверху натянул натертую канифолью перчатку. Излишек веревки он разложил на спине быка и свернул петлями, но что-то ему показалось не так — веревка ерзала вокруг руки. Он размотал ее, снял перчатку и начал все сначала, на этот раз затягивая чуть туже, а тем временем закончил выступление очередной ковбой, и на арену выскочил клоун[2]с розовой хлопушкой. Разноцветный блестящий залп заглушило глухое ворчание грома, предвестника надвигающейся из Техаса южной грозы.

Вечерние представления несли в себе свой жаркий заряд: блеск, шум, парад длинноногих девушек-ковбоев в кожаных штанах с блестящей бахромой, прожектор, слепящий участников соревнования и возбужденных зрителей. Сегодняшний вечер уже близился к концу, шла последняя часть программы — бул-райдинг[3], и следующая очередь — Дайэмонда. Бык под ним задышал, задвигался беспокойно. Чья-то крепкая рука опустилась ему на правое плечо, придержала его, не давая упасть. Дайэмонд и сам не знал почему, но этот анонимный жест придал ему уверенности, заглушил постоянную тревогу. Как часто бывает на родео, именно в этот момент ему и нужна была подобная мелочь — стимул, на крыльях которого он пронесется через краткое выступление.

В первом кругу Дайэмонду достался известный ему бык, и он сумел заставить животное здорово брыкаться. Уже несколько недель дела его шли неважно, он был напряжен, как натянутый провод, но сегодня удача стала понемногу возвращаться. Ковбой буквально слетел с быка, чем заслужил всплеск аплодисментов, быстро, впрочем, угасший; зрители не хуже него самого знали, что даже если бы он вспыхнул огнем или запел оперную арию, после свистка это уже не имело никакого значения.

И в следующих кругах Дайэмонд вытягивал нормальных быков, получая оценку в районе семидесяти баллов; он удержался на могучем быке, который пытался сбросить его. А потом жребий подарил ему Поцелуйчика — заросшего волосами, соленого, размером с угольную вагонетку. На таком придется выдать все, на что ты способен, а в остальном положиться на везение. И если тебе повезет, то ты — богач.

Над закрытой ареной грохотал оживленный голос ведущего, усиленный динамиками:

— Да, друзья, эту великую землю создали и прославили не Конституция и не Билль о правах. Она — творение Бога, это он сотворил горы и равнины, и вечерний закат, и поселил здесь нас, и позволил нам любоваться всей этой красотой. Аминь, и да здравствует Америка! И прямо сейчас мы с вами поприветствуем ковбоя из Редследа, штат Вайоминг, двадцатитрехлетнего Дайэмонда Фелтса, который в эту минуту, наверное, гадает, увидит ли он еще хоть раз этот прекрасный пейзаж. Друзья, Дайэмонд Фелтс весит сто тридцать фунтов. Поцелуйчик весит две тысячи десять фунтов. Это очень, ну очень большой бык, который в прошлом году занял первую строчку в рейтинге. Только один человек удержался у него на спине все восемь секунд, и это был не кто иной, как Марти Кейзболт на Кубке Рено. Да уж, будьте уверены, все деньги тогда достались ему. Повезет ли сегодняшнему ковбою? Друзья, мы узнаем это буквально через минуту, как только наш участник будет готов выехать на арену. Слышите, как припустил дождь, друзья? Хорошо, что это закрытый стадион, а не то было бы тут грязи по колено.

Дайэмонд оглянулся на помощника, подтянул веревку, кивнул, резко дернув головой вверх и вниз.

— Давай, поехали.

Ворота загона распахнулись, бык присел и выпрыгнул на арену притихшего стадиона. В пароксизме извивов, перекатов и поворотов, подскоков, ляганий и взбрыкиваний он выдал Дайэмонду по полной программе.

Дайэмонд Фелтс с созвездием родинок на левой щеке и коротко остриженными темными волосами был весьма привлекательным юношей, когда, умытый и причесанный, он надевал свежую рубашку и шейный платок с синими звездами, хотя сам он об этом долго даже не подозревал. Обычно все его пять футов и три дюйма, переминающиеся с ноги на ногу, подергивающиеся и кусающие ногти, излучали неловкость и беспокойство. В восемнадцать лет все еще девственник (а в его классе лишь немногие представители обоих полов еще оставались в этом состоянии), Дайэмонд безуспешно пытался изменить ситуацию и в отчаянии начал думать, что никогда уже не преуспеет в лесу высоких девушек. Где-то, разумеется, существовали и маленькие женщины, но в укромном мире своих фантазий он взбирался исключительно на шестифутовых великанш.

На протяжении всей своей жизни Дайэмонд страдал из-за невысокого роста. Как его только ни называли: Полпинтой, Коротышкой, Малышом, Крошкой, Мелким, Отпиленным. И мать тоже никогда не упускала случая уколоть сына, у нее всегда было наготове острое словцо, даже в тот раз, когда она поднялась на второй этаж и нечаянно застала парня голым, когда он выходил из ванной. Она тогда сказала:

— Что ж, по крайней мере, в этом отношении ты не обделен, а?

Однажды весной — он в тот год уже заканчивал школу — Дайэмонд барабанил пальцами по пикапу Уоллиса Уинтера и вполуха слушал длинношеего владельца машины, который рассказывал какую-то историю, изощряясь в остроумии. К ним подошел здоровенный детина, которого они знали только по имени: Лисиль (избави боже назвать его Люсиль!), и сказал:

— Эй, не хотите подзаработать на выходных? Мой старик собирается клеймить стадо, и ему не хватает людей. Че-то все отказываются, кому только я ни предлагал.

Его простодушное лицо испещрили бордовые прыщи; среди воспаленных бугорков пробивались жиденькие светлые усики. Интересно, подумал Дайэмонд, как этот парень бреется: он давно уже должен был умереть от потери крови. От Лисиля сильно пахло скотным двором.