Прости за все - Татьяна Бочарова

Вера вздохнула, бросила понурый взгляд на колбу и принялась натягивать силиконовые перчатки.

– Слава тебе Господи, убрался. – Наташка посмотрела на дверь, за которой скрылся начальник, и размашисто перекрестилась. – Забодал уже своей заботой о здоровье. Лучше бы премию выписал на лабораторию. А то у всех отделов есть премии, а мы, как дураки, сидим.

«Тебе-то за что премию давать? – неприязненно подумала Вера. – Ты, небось, уже названия элементов из таблицы и те позабыла. Только и знаешь, что на лестнице торчать с сигаретой или лясы точить о том, что где продают по дешевке». Вслух она, однако, ничего не сказала, молча отошла в угол, где стоял контейнер с ароматизаторами, села за стол и начала просматривать записи. Она не видела, но чувствовала, как за ее спиной Наташка состроила презрительную гримасу.

Ну и пусть! Кобзя прав. Сотрудники распустились, большинство из них давно пора сократить. Пользы от их работы ноль, а зарплату приходится делить на весь штат. Да и не о зарплате речь – просто неприятно отдавать всю себя делу, и видеть, как рядом на тебя косо смотрят: мол, конечно, ей-то торопиться некуда, не то что нам, у которых дома семеро по лавкам.

Вера старалась сосредоточиться на формулах, но у нее ничего не получалось. Из головы никак не выходила утренняя ссора с Митей. Хотя нет, это даже нельзя назвать ссорой – ведь они не ругались, не кричали, не оскорбляли друг друга. Отчего же на душе так муторно?

Из противоположного угла комнаты раздавались оживленные голоса и смех. Наташка с девчонками обсуждали чью-то очередную покупку.

– Класс! В ЦУМе такая сумочка почти двести баксов стоит.

– А у нас на рынке меньше ста!

– Так то на рынке. Наверняка, подделка!

– Нет, девочки, не подделка. Там есть одна дама, у нее товар сплошь фирменный. Я всегда у нее покупаю…

Вера нагнулась над столом, обхватила руками голову, стараясь закрыть ладонями уши. Цифры и латинские буквы прыгали у нее перед глазами. Если бы можно было посоветоваться с кем-нибудь, облегчить ту боль, которая терзала ее сердце! Но с кем посоветуешься? Разве только с Кобзей. Вера заранее знала, что он скажет: «глупости все, девочка, главное закалка и режим. Береги здоровье, оно тебе пригодится, а о склоках не думай. Склоки – дело житейское».

– Склоки – дело житейское, – тихонько повторила Вера вслух и, взяв ручку, нацелилась ей в исписанную мелким почерком страницу.

После работы она решила поехать к матери. Та жила на другом конце города, и Вера виделась с ней довольно редко. Митя тещу недолюбливал, хотя вслух ничего плохого о ней не говорил. Однако, если Вера предлагала на выходных навестить мать вдвоем, он неизменно отказывался, мотивируя это тем, что у него полно дел, что он устал и ему необходимо побыть одному.

Елена Олеговна, в свою очередь, тоже не спешила в гости к дочери и зятю, несмотря на то, что вообще-то была легка на подъем. В свои пятьдесят девять она работала школьным завучем, постоянно моталась по совещаниям и конференциям, возила детей на олимпиады, короче, жила полнокровной жизнью.

С Верой они почти ежедневно созванивались по телефону. Мать спрашивала, как дела, как здоровье, сдержанно передавала привет Мите, а потом подолгу жаловалась на школьную директрису, на наглых родителей и несусветные программы, разработанные методкабинетом.

Вера терпеливо выслушивала ее, более всего опасаясь, что она перейдет к своей излюбленной теме – деторождению. Не то чтобы ей хотелось внуков, она много раз предупреждала Веру, что на пенсию не выйдет ни при каких обстоятельствах, а из школы ее унесут только на кладбище. Просто Елена Олеговна была человеком консервативным, любящим, чтобы все было по правилам. По правилам же женщине в тридцать лет полагалось иметь хотя бы одного ребенка. Вот об этом и толковала она всякий раз, когда дочь снимала телефонную рубку.

Устроив через свою приятельницу Вере обследование в центре, Елена Олеговна с нетерпением ждала его результатов. Вера обещала позвонить ей сразу после визита к доктору, но, выбитая из колеи вчерашним разговором с Митей, до сих пор не сделала этого.

Теперь, трясясь в битком набитом вагоне метро, она представляла в подробностях реакцию матери на известие о том, что из Мити не выйдет отца. Наверняка та станет долго и громко возмущаться поведением зятя, потребует от Веры немедленно тащить его по врачам, и даже слушать не станет, что сам Митя против каких-либо медицинских обследований.

Словом, Вера понимала, что беседа предстоит не из приятных. Тем не менее, выхода не было: скрыть от матери правду она не могла.

Одолев две пересадки, Вера, наконец, вышла на улицу. Темнело. Был самый час пик. Народ валом валил к автобусной остановке.

Она с трудом втиснулась в автобус, попыталась было пройти вглубь салона, но ее тут же затолкали и оттеснили обратно к двери. Вера вцепилась в перекладину и так провисела пять остановок.

Она много раз предлагала матери переехать поближе к центру. Ничего ни стоило выгодно обменять ее очень приличную двушку в Ясенево. Но Елена Олеговна слушать ничего не желала. Рядом под боком у нее находилась школа, и это определяло ее жизнь на долгие годы вперед. Никакие доводы дочери, что школы есть в любом районе, и что ее, педагога с тридцатилетним стажем, возьмут в любую из них с руками и ногами, на нее не действовали. Приходилось тратить полтора часа, чтобы добраться в Ясенево, да еще проехать его почти насквозь.

От остановки до дома было минут пятнадцать. Вера на ходу вытащила телефон и набрала Митин номер.

– Да, – отозвался он довольно бодро и почти тотчас же.

– Митя, я сегодня буду поздно. Решила заехать к маме. Ты ужинай без меня.

– Я уже поужинал. – Тон у Мити сразу сделался недовольный. Очевидно, он понимал, что разговор пойдет о нем. – И чего это ты надумала посреди недели? Для этой цели есть суббота и воскресенье.

– В субботу ты бы так же был не в восторге от этой идеи, – мягко проговорила Вера. – Я постараюсь недолго.

– Ха, недолго! – Митя пренебрежительно хмыкнул. – Вернешься заполночь. Лучше уж оставайся там ночевать.

– Остаться здесь ночевать? – Веру почувствовала, как неприятно заныло под ложечкой.

Почему он хочет, чтобы она не возвращалась? Ему хорошо без нее? Все еще дуется за вчерашнее? Или сердит на нее за то, что она осмелилась похвалить Яхлакова? Или… Нет, нет! Снова эти отвратительные мысли о Маринке лезут в голову. Наваждение какое-то! Митя вовсе не такой, он верен ей, просто волнуется, как она поздно поедет одна по городу. А встретить ее он не может, так как занят работой.

– Эй, – окликнул ее Митя. – Ты что, уснула? Я говорю, оставайся у матери, чего мотаться по темноте. В городе сплошной криминал.

«Так и есть, волнуется», – с облегчением подумала Вера.

– Хорошо, Митенька, я останусь. Ты на завтрак разогрей себе гуляш с гречкой, там много в кастрюле.