Новая инквизиция - Роберт Антон Уилсон

В рамках биологической модели люди считаются хотя и уникальными приматами, но все же приматами. Например, защита территории и собственности, которая заложена в программе обычного примата, свойственна и одомашненным приматам (людям), сплошь и рядом предупреждающим чужаков: «Вход на территорию частного владения воспрещен».

Большинство приматов метит территорию экскрементами; одомашненные приматы метят территорию чернилами на бумаге (договоры о купле-продаже, документы, устанавливающие права на землевладение и пр.). С биологической точки зрения, каждая государственная граница в Европе служит территориальной «меткой», оставленной сражавшимися бандами одомашненных приматов.

Благодаря уникальной способности одомашненных приматов обучаться символическим языкам (нейросемантическим системам кодирования), эти уникальные млекопитающие могут «завладеть» (или думать, что «завладели») не только физической территорией, но и символической территорией. Эти символические территории обычно называются «идеологиями» или «системами убеждений», а мы их называем туннелями реальности.

Одомашненные приматы сражаются не только за физические, но и за эти «воображаемые», или нейросемантические, территории.

Вспомним, как конфликт Йорка с Ланкастером вылился в войну Алой и Белой | Розы, или как «коммунизм» сражался со «свободным предпринимательством», или как «остроконечники» сражались с «тупоконечниками»…

Как заметил однажды циник, если один осел лягнет другого осла, это останется проблемой обоих ослов, но если испанец лягнет французского короля, жители обоих стран немедленно станут участниками территориального психоза под названием «война». Сначала, с точки зрения инопланетянина, будет много «шума»; обитатели западного лингвистического туннеля реальности выделят в этом шуме сигналы «поругана честь государства», «непростительная грубость», «наш долг перед страной», «трусливые миротворцы, готовые ползать на брюхе» и т. д. и т. п. Эти «шумы» настолько же реальны и значимы для представителей данной экзистенциальной реальности, насколько «шумы» Девятой симфонии Бетховена реальны и значимы для обитателей туннеля реальности классической музыки.

Марк Твен однажды заметил, что антисемитизм похож на кошку, которая, посидев на раскаленной плите, больше на нее не садится. «И что здесь странного?» — спросил один антисемит, заглотнувший наживку Твена. «Теперь глупая кошка не садится и на холодную плиту», — ответил Твен. Это иллюстрирует представление о неспособности млекопитающих критически и аналитически изучать собственные нервные программы. Собака, кошка или обезьяна, которой однажды какое-то действие (событие или предмет) показалось «плохим», всегда будет считать его, или похожее на него действие, «плохим» и при встрече с ним нападать или убегать. Такие нервные программы возникают в процессе импринтирования и кондиционирования (обусловливания). Эти программы кажутся довольно механическими, поскольку при их внимательном изучении можно сделать предсказания, правильность которых во многих случаях подтверждается с такой же точностью, как правильность предсказаний ньютоновской механики.

Судя по всему, одомашненные приматы (люди) в основном тоже руководствуются импринтированием и обусловливанием, проявляя характерную для млекопитающих неспособность критиковать или анализировать нейрологические программы. Взаимодействие механических реакций с лингвистическим (эмическим) туннелем реальности порождает специфический словарь, исходя из которого можно механически предсказать человеческое поведение. Услышав метафоры ругательства ку-клукс-клана, можно без труда представить, как в этой группе относятся к людям с черной кожей. По фразеологии и лексике радикального феминизма можно понять, как в этой группе относятся к мужчинам. По «шумам» материалистов-фундаменталистов можно догадаться, как в этой группе относятся к теории экстрасенсорного восприятия. И т. д.

Оказывается, некоторые одомашненные приматы за много тысячелетий не то чтобы эволюционировали в полном смысле этого слова, но научились критиковать и анализировать заложенные в них нейрологические программы. Поведение членов этой группы нельзя предсказать механически. Они демонстрируют, по крайней мере временами, нечто похожее на «духовное развитие» или «творчество», хотя поборники материалистического фундаментализма упрямо твердят, что «в действительности» такое поведение случайно и вряд ли мотивировано.

Оставляя в стороне такие «интуитивные» ощущения и «галлюцинации» о «творчестве», «духовном росте», самокритичности и победе над собой, к обсуждению которых мы еще вернемся, нельзя не признать, что идолопоклонничество и фундаментализм биологически отражают типичное поведение приматов с их механическим импринтированием, обусловливанием и повсеместными территориальными притязаниями.

И пока не появится реальная возможность творческого мышления, мы будем давать оценку любым событиям и явлениям — от очарованных кварков и НЛО до слухов об истекающих кровью католических статуях — лишь на основе механических программ приматов.

По мнению художников и мистиков, мы недостаточно пристально всматриваемся в окружающий мир, не видим мир по-настоящему. Иными словами, мы настолько обусловлены, что не в состоянии творчески раскрыться. Художник пытается вырвать нас из этого обусловленного, или гипнотического состояния, показывая нам обычные вещи с необычной стороны. Мистик пытается сделать то же самое, предлагая нам сесть и неотрывно смотреть на стену или яблоко, пока из-за стресса, вызванного социальной и сенсорной депривацией, мы не перестанем «видеть» то, что всегда видели, и начнем «видеть» по-новому. Мы же, не используя ни один из этих методов, пытаемся взглянуть на явления, которые обычно игнорируем или не замечаем, убрав с поля зрения привычных идолов, которые закрывают нам полный обзор.

И когда мы снова оглянемся на привычный мир, на пресловутое кресло в кабинете, по-прежнему ли они покажутся нам вполне обычными?

Покойный Дж. Б. Пристли часто критиковал так называемую цитадель — научно-технологическую элиту, которая поддерживает и пользуется поддержкой альфа-самцов из военно-промышленного комплекса. Эта цитадель в большинстве стран получает из бюджета миллионы фунтов на каждые два пенса, скупо выделяемые на гуманитарные науки, социальные исследования и искусства. По мнению Баки Фуллера, основную часть времени и интеллектуальных способностей цитадель посвящает задаче доставки все более разрушительного оружия на все большее расстояние за все меньшее время для уничтожения все большего количества людей. По этой причине цитадель все больше нас пугает, и ее существование вызывает во всем мире огромный, хотя пока не организованный протест. Основная масса протестующих ратует за возвращение к прежней философии, или прежнему туннелю реальности, но в научном мире этот протест принимает конкретные формы поиска нового туннеля реальности, или новой парадигмы.

Цитадель всегда самонадеянна и крайне озабочена территориальными проблемами, поскольку рождена наукой и философией XVIII–XIX веков. Она унаследовала многие характерные черты той эпохи, в том числе антирелигиозность (борьба с Церковью за место под солнцем) и молчаливую преданность политическим силам, которые ее поддерживают и кормят. Поскольку рядовые сотрудники Цитадели относятся к одомашненным приматам — этот научно-сатирический термин относится также ко мне и моим друзьям, — меня не удивляют и не ужасают их территориальные притязания, которые проявляет даже министерство культуры. Меня ужасает хладнокровие, с которым Цитадель спокойно планирует все более масштабные и разрушительные катастрофы, но это отдельная тема для обсуждения. Сейчас меня интересует не гуманистический, а правозащитный аспект взаимоотношений цитадели и общества, поскольку она проявляет все большую нетерпимость и инквизиторскую ненависть ко всем старым и новым парадигмам, которые не вписываются в ее излюбленный туннель реальности.