Книга Греха - Платон Беседин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда наступает упор, я ощущаю заполнение себя. Пивом. Блевотиной. Мочой.
Есть много забавных вещей, которые могут стать следствием потребления пива. Например, подагра. Или цирроз печени. Или рак кишечника.
Так гласит медицинская энциклопедия.
И я вспоминаю, как когда-то, именно в этом баре, мы пили точно так же. Только нас было пятеро. Утром у одного из нашей компании отказала печень.
Мы помянули его пивом. Хорошо так помянули. Литров шесть-семь.
Передо мной, словно идол, возвышается бокал с пивом. Не могу сделать ни глотка. Каждая клетка моего организма промокла от пива. Но опьянение не приходит. Есть только мерзкое ощущение непреодолимой тяжести. В такие моменты пить бесполезно — всё равно не опьянеешь так, как тебе надо.
— Мы закрываемся, — ко мне подходит бармен, девушка в майке «Deep Purple».
Уходить не хочется. Я делаю ей комплимент, чтобы остаться. Она лишь морщится. Теперь точно всё. Набрав в грудь воздуха, я одним залпом допиваю выдохшееся пиво. Оно идёт через нос.
Улица пустынна. Моросит колкий дождь. Гестаповское небо надо мной. В кармане пиликает мобильный.
— Спишь? — томный голос в трубке.
— Нет.
— Ты либо счастливый, либо несчастный человек, если не спишь в такое время.
— Как и ты.
— Может быть, встретимся?
Свидание глубокой ночью. Оно не бывает ради проформы. Я покупаю бутылку трёхзвёздочного коньяка и плитку чёрного шоколада.
— Так всё же, кто ты? Раз едешь в такое время к девушке, которая даже не представилась? — передо мной знакомая из больницы. Инна, кажется.
— У меня не так много знакомых девушек, — говорю я, откупоривая бутылку.
Мы пьём коньяк из горла прямо на улице, под усиливающимся дождём. Тяжесть в голове, и слова перестают складываться в предложения. Шоколад прилипает к зубам.
Она говорит. Считается, что умение слушать — редкий дар. На самом деле, ничего сложного. Надо просто напиться.
Мы допиваем коньяк. Молчим. Я курю третью или четвёртую сигарету подряд. Глубокая ночь, похожая на декорацию из дешёвого фильма ужасов. И вдруг она говорит:
— Пошли!
Мне всё равно, куда идти. Лишь бы не быть одному. Она проводит меня в огромное здание. Исчезает и возвращается с трёхлитровой банкой, наполненной жидкостью. Из письменного стола она извлекает бутылку газированной воды и два граненых стакана.
— Разливай! — командует она.
— Это что? — спрашиваю я.
— Это? — она кивком головы указывает на банку.
— Медицинский спирт.
— Мы в больнице?
— Почти, — она улыбается.
На удивление спирт, перемешанный со сладкой газированной водой, идёт весьма хорошо. Такой коктейль мы пили на выпускных вечерах, когда не решались подойти к девушкам. Я бормочу смутный тост за единение душ. Мы пьём на брудершафт. Липкий, пьяный поцелуй, как будто хмурым утром ты выходишь из душа и суёшь ноги в холодные, мокрые тапочки.
Не помню, как появилась свечка. Не помню, о чём мы говорили. Впрочем, это не имеет значения.
Я выхожу из комы, когда она раздевает меня. Холодная дрожь проходит по телу. Вокруг бесконечные стеллажи шкафов. У неё в руке скальпель. Настоящий хирургический скальпель.
В голове проносятся мысли о сатанистках. Об агрессивных лесбиянках. О пуританских девственницах-самоубийцах. Проносятся все телевизионные образы.
— Я расскажу тебе один секрет, — она шепчет мне, облизывая моё ухо, — только никому не говори. Обещаешь?
— Да.
— Знаешь, что мне нравится больше всего?
Она резким движением выдвигает одну из полок. На ней труп. Она смотрит мне прямо в глаза. Возможно, ей, как демону, нравится питаться моим страхом.
Её изящные пальцы нежно гладят ступни трупа. Пробираются выше, массируя каждый участок мёртвого тела. Я замер. Она облизывает свои губы, а её левая рука где-то между её ног. Лицо раскраснелось, это видно даже при свете свечи. Когда она доходит до мошонки трупа, то начинает стонать. Стон переходит в рычание. Глаза прикрыты. Когда её рык становится особенно неистовым, она оттягивает член трупа и резко взмахивает скальпелем. Сморщенная, мёртвая плоть остаётся в её руке. Она обмякает и открывает глаза.
Говорят, что внешний мир есть отражение нашего внутреннего мира. Если я вижу такое, то неужели я настолько психопатичен?
Она целует трофей и, смотря на меня в упор, шепчет:
— Вот это мне нравится больше всего.
Мне вновь хочется выпить спирта, перемешанного с газировкой.
Из носа Андрея течёт кровь. Большими, красивыми каплями, похожими на куски рубина. После ночи, проведённой в морге с Инной и трупами, кровь напоминает о том, что рядом есть жизнь.
По моим расчётам, Андрей должен был умереть неделю назад. Такую ставку я сделал. Мы организовали тотализатор. Тот, кто угадает день смерти Андрея, получает выигрыш. Но пока счастливчика нет.
Причиной носовых кровотечений могут стать заболевания крови. Или застойная гиперемия при болезнях легких, сердца, печени и почек. Наверное, Андрей этого не знает. Если бы знал, то непременно умер.
— Водяру будешь? — ко мне подходит Вовчик.
— Нет, — восемь часов утра.
— Бывает, — он смотрит на меня как на психа.
Подставляют стаканы. В ноздри ударяет мерзкий запах спирта. После выпитого вчера мне становится тошно.
— За работу, падлы! — орёт подошедший бригадир.
Когда кузов машины набивается до отказа, я усаживаюсь в салон рядом с водителем. Хрюкает выхлопная труба, и мы трогаемся.
— Такую тёлку вчера снял, — ржёт водитель, обнажая кривые, гнилые зубы, — домой привёл, а резины не оказалось. Прикинь?
— Бывает.
Эту историю я слышал много раз. Все наши разговоры о женщинах и попойках. Один раз я пробовал общаться о Достоевском. После этого ко мне приклеилась кличка «Достоевский», вместо прежней, отфамильной, «Грех».
Каждый день мы ездим одними и теми же дорогами. По одним и тем же местам. Развозим алкоголь. Встаёшь в шесть. Начинаешь в семь. Прибавьте ещё девять часов абсолютной рутины. Так живёт большинство из нас. Или существует, как вам угодно.
Первая точка нашего маршрута — бар в спальном районе. Половина девятого утра. У входа, словно прихожане перед церковью, опустив головы, толпится кучка полупьяных людей. У бордюра, залитого кровью и блевотиной, валяется женщина, лицом вниз. Возраст не определить. Я вижу жуткие залысины на её голове.