Гаттак - Евгений Ильичёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Очень похвально, кандида… эмм… пилот Гаттак.
Знакомый голос вывел Гаттака из священного транса. Парень вздрогнул, перевел полные слез глаза на входную дверь и увидел начальника академии. Немолодой уже, но довольно крепкий старик в парадной форме сухопутных сил Родины стоял в дверном проеме, ожидая приглашения. По старым армейским обычаям, если подчиненный удостаивался отдельного жилья, порог этого жилища без разрешения не смел переступать никто.
Гаттак чуть заметно кивнул, и начальник академии вошел в комнату. Плотно прикрыв за собой дверь, он в два огромных шага прошел к заправленной кровати парня и сел на ее край. Гаттак поднялся с колен и встал по стойке смирно, как это предписывал устав. Полковник Горр пристально посмотрел на подчиненного.
— Вольно, пилот, — спокойно сказал он, и Гаттак позволил себе принять более расслабленную позу.
Несколько секунд, показавшихся парню вечностью, начальник разглядывал новоиспеченного пилота, а после заговорил:
— Через несколько часов я перестану быть твоим начальником.
Гаттак молчал, не отводя глаз от старшего по званию.
— Знаешь ли ты, что меня сейчас тревожит, Гаттак? — аккуратно, словно шахматные фигуры на доске, расставил слова полковник Горр.
Гаттак покачал головой. Он не знал, да и не мог знать мыслей командира. Горр выдержал еще одну паузу, на этот раз более длинную. Все это время он пристально изучал мокрое от слез лицо Гаттака. Командира, казалось, терзал какой-то вопрос. Из тех, задать которые напрямую труднее всего. Гаттак чувствовал этот страх. Чувствовал и понимал: раз полковник пришел к нему лично, трудного разговора не избежать. Так и вышло.
— Как тебе это удалось? — наконец решился Горр.
Гаттак на секунду замешкался:
— Я вас не понимаю.
— Я имею в виду тот вопрос на экзамене.
— Я ответил так, как велело мне сердце, — спокойно ответил Гаттак. — Разве не в том смысл экзамена, чтобы по ответам кандидата сделать выводы о его профпригодности?
— Я не о твоем ответе, Гаттак, — выдохнул начальник академии, еле заметные поглаживания бедер выдавали его волнение. Наконец он решился озвучить свои мысли. — Легко ответить на вопрос, который знаешь заранее.
Лицо Гаттака побагровело. Он понял наконец, что означали эти недоброжелательные взгляды сослуживцев в столовой.
— Другие тоже считают, что я каким-то образом подделал свой билет?
Начальник кивнул.
— Я не стану перед вами оправдываться, полковник.
Брови полковника Горра взлетели вверх:
— Отчего же? Я все еще твой начальник. Если мне придет в голову инициировать проверку по данному инциденту, тебе придется задержаться в части на неопределенное время.
— Вы не сделаете этого.
— Откуда такая уверенность?
— Я не обязан оправдываться за то, чего не совершал. К тому, что произошло на экзамене, я не имею никакого отношения. Единственное, что я могу ответить вам на ваш выпад в мой адрес, это то, что мне не было никакого резона устраивать все это. Вы сами все видели. Я прошел все испытания, выдержал все поединки и решил все предложенные задачи. К моменту появления вопроса я уже сдал экзамен, и сдал его на «отлично». Вы прекрасно понимаете это.
Полковник кивнул головой.
— Понимаю. И именно потому не могу взять в толк, зачем в таком случае был нужен весь этот концерт?
— Я еще раз повторюсь, полковник, — довольно дерзко ответил Гаттак, не повышая, однако, голоса, — я не намерен оправдываться за то, в чем не виноват. А вы не станете инициировать никаких проверок.
— Но я могу это сделать.
— Но не сделаете.
Немой вопрос, застывший на морщинистом лице полковника, заставил Гаттака продолжить свою мысль:
— Не верить в случившееся означает не принимать волю великого Бора. Проверять логи компьютера — означает поставить под сомнение решение Бора вмешаться в мою судьбу. Это будет расценено как ваше неверие, малодушие, несоответствие должности и званию. Вы не пойдете на это. В ваших интересах, коль вы не верите в произошедшее, отпустить меня с миром и избавиться от всей этой головной боли. В конце концов, если я лгу, Бор сам покарает меня. И покарает жестоко.
Начальник почесал затылок, словно обдумывая сказанное, но потом все же сменил тон:
— Ты, Гаттак, еще юн и неопытен. Пойми, я не о себе сейчас пекусь. Я старик и мои дни в армии Родины сочтены.
Сейчас уже настало время Гаттака удивленно посмотреть на начальника. Не выдержав колючего взгляда свежеиспеченного пилота, тот вынул из внутреннего кармана кителя листок и передал его парню. Гаттак неуверенно взял протянутую бумагу и прочел содержимое. К концу текста он уже ничего не соображал:
— Это же…
— Приказ о твоем переводе, — закончил Горр. — А еще в нем указание приложить к документам мою личную характеристику на тебя.
— Перевод? Но куда? Разве я не зачислен в отряд космонавтов? Разве я не буду пилотом?
— Нет, Гаттак. Они что-то знают о тебе. И переводят тебя в другое место.
— Куда именно?
— В письме лишь адрес и номер твоей новой части. Это все, что я знаю.
— Я вам не верю, — сквозь зубы прошипел Гаттак.
— Ты сам видел письмо, сынок… — начал Горр, но парень перебил его, нарушая все мыслимые и немыслимые нормы субординации.
— Не верю в то, что человек с вашим опытом не знает, что это за часть, — Гаттак ткнул пальцем в листок бумаги, где действительно были указаны лишь адрес назначения и безликий номер части.
Полковник Горр кивнул Гаттаку, и на его лице появилась недвусмысленная ухмылка.
— Давай так, Гаттак. Я задаю тебе прямой вопрос, а ты отвечаешь мне односложно: «да» или «нет». Мне нет нужды проверять тебя на полиграфе, ложь я распознаю и так. И, если ты скажешь мне правду, я отвечу на твой вопрос.
Гаттак кивнул, соглашаясь на условия.
— Итак. Ты причастен к инциденту на экзамене?
— Нет, — твердо ответил Гаттак, глядя начальнику прямо в глаза. Горр встал, поправил свой китель и вышел из комнаты. У самой двери он остановился и, не оборачиваясь, произнес:
— Я отражу все нюансы нашей беседы в твоей характеристике. Через час за тобой придет транспорт. Зайдешь в канцелярию за документами и прибудешь на аэродром к пяти часам. Бывай, разведка.
Гаттак остался наедине с этим словом — «разведка». Не чувствуя под собой твердой опоры, он сел на свою кровать и невидящим взглядом уставился в пустоту. Он будет разведчиком? Таково желание Бора? Сделать из Гаттака разведчика?
По мере осознания этой мысли сердце в груди парня заколотилось. Нечасто приходилось Гаттаку так бурно реагировать на повороты судьбы. Похожие чувства он испытывал, перед тем как покинуть колыбель и отправиться на учебу в школу с военным уклоном. Тогда судьба Гаттака сделала первый серьезный поворот — из него решили сделать не ученого, не городского служащего, не оператора автоматизированных систем, а именно военного. Сейчас в жизни Гаттака происходил такой же поворот — вместо простой летной школы его отобрали в разведшколу. Он, Гаттак, в скором времени займет свое место среди военной элиты. Бор выбрал его. Бор, великий и мудрый.
Глава 4
Послание
— Так, ЦУП, — попытался собраться с мыслями капитан Веровой, — давай еще раз и по порядку.
Экстренный брифинг, им организованный, больше походил на похмельное утро клуба анонимных алкоголиков. Времени на полноценную реанабиозацию Веровой никому не дал и собрал членов совета миссии «Магеллан» сразу же после их пробуждения и прохождения процедуры идентификации.
Старший помощник Ким Сергеев сидел перед голокартой и выглядел уже сносно. Вадим Поручнев — инженер систем безопасности — полусидел-полулежал в своем кресле. Глаза инженер открывал лишь для того, чтобы не промахнуться ртом мимо трубки, торчащей из пластикового пакета с регидрационным раствором. Со стороны он выглядел, как турист, потягивающий в ленивой неге вечерний коктейль на пляже. Остальные разбуженные, впрочем, выглядели не лучше. Научный руководитель проекта «Заселение» Сергей Зольский сидел, облокотившись о стол. Хотя глагол «сидел» в отношении его позы можно было употребить лишь с огромной натяжкой. Если бы не открытые, постоянно слезящиеся глаза, красные от яркого излучения голокарты, можно было подумать, что он завсегдатай питейного заведения, которого с минуты на минуту попросят на выход вышибалы. Бодрее остальных выглядел Виктор Орлов — начальник ОНР (отряд немедленного реагирования), но и его помятый вид красноречиво указывал на то,