Голод - Любовь Попова

Он вдруг рассмеялся.

— Так значит, я был прав. Ты девственница, — кивает он и долго смотрит на мои шлепанцы зайцы. — Наверное вкусные пальчики.

Плохо, конечно, что он знает, но у меня есть расписка, так что…

— И планирую ею оставаться как можно дольше! — яростно говорю и я развернувшись, ухожу в сторону ванной. Озабоченный. Кожей чувствую его этот дурацкий глубокий смех.

— Не говори гоп, пока на меня не запрыгнешь, — слышу в спину и вскидываю руку. Неприличный знак стал ему ответом, дрожь по телу, мне предупреждением. Держаться от него подальше. И подольше. Примерно, пока не умру.

Найти ее было не сложно. И хотя сначала Макар хотел выждать пару дней, чтобы поскучала, помучилась неизвестностью…

В итоге восемь утра субботы, а он здесь, в этом обшарпанном здание, где проживать могут лишь тараканы.

 А живет его Василиса.

Ничего, сейчас трахнутся и он ей хату снимет, будет его еще одно логово с узенькой дырочкой и пухлыми губками.

Найти ее было не сложно. Связей у Макара хватало, а вот понять, почему она шугается его, как дьявола трудно.

Она конечно девка огонь, в нее только спичку — вспышку кинь и она загорится. И лично Макар собирался в этот момент присутствовать, как в прочем и душевой, в которой она думает, что спрячется от него.

Очень удобно, что общежитие оказалось не студенческим, а общим. Тут собрались жаждущие познать самые разные профессии и одного такого Макар взглядом загнал обратно в свою комнатушку.

Маленькую настолько, что у Макара кладовка для продуктов была больше.

Путь до душевой, в которой было три кабинки, был коротки и наполненным яркими сексуальными образами одной наглой девчонки, которая кажется не понимала своего счастья.

Ведь ей выпала честь были лишенной девственности членом самого Макара Черкашина.

И он очень ждал, когда же сможет ее оказать.

А уж шум воды и легкий вибрирующий мотивчик, что Василиса напевала себе под нос, напрочь снесли Макару крышу и он уже не думал, о том, что лишать девственности на втором свидании не стоит. И тем более не думал, что девушка может быть против.

Он просто знал, что местечко между ног, что Малыш сейчас моет принадлежит ему. Именно поэтому, почти теряя рассудок от боли в яйцах Макар скинул с себя джины, стянул рубашку. Хотел уже стянуть боксеры, которые давили из-за силы их рвущей, но все-таки вспомнил о приличиях.

— Успеется, — решил он и решительно прошел и открыл дверцу душевой.

— Подвинься, — говорит он, охватывая взглядом упругую грудь с розовыми торчащими сосками и тут же ему в лицо прилетает крик!

— Пошел вон, придурок! С ума сошел?! Это вторжение в частную собственность…

Макар морщится от шума, отбрасывает кулачки, которые бьют его по уже намокшей, чуть припорошенной волосами груди и просто толкает истеричку к стене, бысро охватывая взором идеально вылепленную фигурку.

— Не прекратишь орать, я совершу вторжение в твой рот и вчерашнее изнасилование горла покажется тебе праздником.

Удар по щеке разбрызгал воду, что уже по ней стекала, но Макар только улыбнулся.

Боль была, но скорее отдающаяся в пах, как и та, что он почувсвовал от нового удара.

— А если я?!

— Не имеете права! Вы… вы давали расписку…

— Что больше не имею к тебе финансовых претензий, — говорит он и глотает стекавшую по лицу воду.

— Ага, зато я смотрю у вас ко мне есть другая, очень большая претензия! — тычит она пальцем в член.

— Считаешь, большая. Я знал, что понравился тебе, — резко хватает он Василису за руку и прижимает ладонь к своему члену.

Он хотел облегчения, а сделал только хуже. Именно поэтому крепко держа тонкое запястье, он стянул с себя трусы и нажал на член чужой, упирающейся ладонью.

— Только не поцарапай, он очень нежный, — говорит он со смешком и смотрит в глаза Василисе.

И там было на что посмотреть. Они горели пламенем, ярким, неистовым.

И не только ненависть была там, страсть полыхала не меньше.

Макар чувствовал, что ее трясет, он чувствовал, как она жаждет собрать растопыренные пальцы и обхватить его ствол, по которому он водил ее ладошкой.

— Ты подонок.

— Не отрицаю.

— Вы сволочь! — снова кричит она, но звук душа заглушает ор, а ее взгляд все чаще и чаще тянется вниз, туда, где уже болезненно вибрирует член.

— Иди сюда, малыш, — шепчет он и делает шаг, почти касаясь головки плоского, с полосами мышц животика.

 — перестань себя обманывать. Перестань сопротивляться мне.

— Буду, буду до самого конца, — рвется она в сторону, но он сдерживает ее тело у кафельной синей стены и наклоняет голову.

— Лучше прими в себя мой конец. — соблазняет он голосом и пальцами что покручивают сосочки, всматриваясь в удивительные глаза этого чуда. Долго сморит, знает, что ее тоже штырит не по детски и накрывает желанные губы.

 Накрывает и долго ласкает их языком, не отрывая от нее взгляда.

И только Василиса прикрывает со стоном глаза, как он победно улыбается и толкается языком в мягкий шелк рта.

Долго ласкает мокрую кожу стройных ног. Его пальцы перепархивают на внутреннюю сторону бедер и находят пушок, который скрывает терпкую сладость.

Он тянет руку ниже, дальше и углубляет поцелуй и уже с восторгом чувствует, что женские пальцы все — таки охватили его член и сжали.

Он издает рычащий стон, насилует рот языком и трет горошинку клитора. Это все было дико по детски. Ведь он хотел туда, глубоко где узко, горячо и влажно. Но он не мог остановиться, ему хотелось услышать стон, только что сопротивляющейся девушки.

Он ускорил ритм движений, уже чувствуя как сам близок к падению в экстаз, но усиленно толкал туда Василису. Его прекрасную Василису. Которая внезапно сжала его член сильнее одной рукой, а второй впилась ноготками в плечо.

Он отпустил ее рот и содрогнулся когда услышал сладчайший стон, что только может издать женщина.

Он почти упала, если бы не его губы, обхватившие острые чувствительные вершины сосков, а руки уже не сжимали попу, поднимая Василису наверх и тычась болезненно пульсирующей, каменной плотью.

Как вдруг Василиса прикрывает свою прелесть ладонью и поднимает затянутые поволокой глаза.