Зайтан-Бродяга. Тихий город - Илья Слобожанский

Я даже растерялся, гляжу на него хлопаю глазами. А он кричит, матерится, словами разными бросается, да такими что я и повторить не смогу. Поорал он и резко умолк, поглядел на меня в упор. Пахнуло от чужака кислой и сушёной рыбой. Таращился с минуту, громко хекнул в кулак и похлопал меня по плечу как старого приятеля.

— Выпивка за мой счёт. — Утробно рыкнул бородатый. — Извини, обознался.

— А ты кто? — Выйдя из ступора спросил я.

— Для кого как. — Ответил бородатый, глядит из-под кустистых бровей. — Называй меня Лекарь. Для ваших мест так понятней. А тебя как величают?

— Зайтан.

— Вот и познакомились. — Лекарь протянул руку. — Заходи к Шваньке, скажешь мой гость. Понял?

— Понял. — Не работай я в кузне с малолетства, не выдержать мне такого рукопожатия. Хватка мёртвая не вырвешься.

— Бывай Зайтан. Жду у Шваньки. — Лекарь разгладил усы и неторопливо, в развалку побрёл вниз.

Он ушёл, а я остался на прежнем месте, потираю ладонь, провожаю его взглядом. Изучаю, запоминаю тяжёлую походку, а вот зачем сам не знаю. Мне показалось, заваливается бородатый на одну ногу, прихрамывает. А может и нет, в темноте особо не разглядишь.

Ружьё, как и велел Карлуха оставил в каморке у Носатого. Нож не отдал, спрятал за спину под курткой, я так всегда делаю. Да и ружьишко отдавать не хотел. Раньше, оставлял у Якова, когда для починки, а когда и без неё. Жалуется народ на Носатого, тот ещё разбойник. Забудешь разрядить, считай потерял патроны. Носатым, этого пройдоху в шутку прозвали. Нет у него носа, отрезали. Кто и когда такое с ним сделал, неизвестно. Откуда пришёл в Бочку по сей день тайна. Сам не рассказывает, а проявлять излишнее любопытство здесь не принято, даже опасно.

Оставил ружьишко, отдал один патрон за сохранность и побрёл к выходу. Носатый что-то брякнул вдогонку, но я не расслышал, о своём думал. Как бы по дороже барахлишко сменять, сытно поесть и в баньку.

* * *

— Дружище! — Окликнули сзади. — Здорово Бродяга! — Открыто улыбается Гунька-Одноглазый. Гунька всех любит, все у него в приятелях ходят. Волосы рыжие как огонь, ни с кем не спутаешь даже со спины, а она у него большая и сила в Гуньке немалая. Стреляет мой приятель не хуже охотников, хоть и Одноглазый. Глаза у него все на месте, подслеповат на один, но вот на какой мало кто знает.

— Привет Одноглазый. — Поздоровался и прикрыл ладонью глаз. Я так всегда делаю, Гунька смеётся в ответ и прикрывает другой. Вот и пойми на какой он подслеповат?

— Слыхал? — Гунька пожал мне руку, подмигнул. — Гости у нас. Пришлые вояк сменили.

— Не только слыхал, даже видал. Хворые на всю голову.

— С чего вдруг? — Удивился Одноглазый. — Обидели? — Брови сползлись к переносице. — Кто? Пошли покажешь.

— Встретили не весело. — Пояснил я. — Пускать не хотели.

— Да ты не обижайся. — Повеселел Гунька. — Работа у них такая. Вояки дали дёру, среди наших караульных не сыскать. Вот и наняли пришлых. Ты про Пуздро знаешь?

— Знаю.

— И что скажешь?

— А что тут говорить? Был человек, и нет его.

— Это конечно верно. — Согласился Гунька и помрачнел. — А голову-то зачем отрезать? Уверен, одним Пуздро дело не закончится. Разбойники, душегубы в лесу прячутся. Банда, человек десять не меньше. Охотники вторую неделю как носа к нам кажут. Хабибул жаловался, говорит — если и дальше так пойдёт, коптилку закроет. Мяса осталось на две закладки.

— Разбойники говоришь? — Не поверил я в душегубов. Если они в лесу, почему меня не тронули? Умеет Гунька приврать и нагнать страхов. — Обдирает Хабибула охотников, — пояснил я. — Вот и решили его проучить. Переждут недельку другую и наведаются. Мясо товар скоропортящийся. — Я осмотрелся, пусто вокруг точно все вымерли. В прежние времена не протолкнёшься, вояки, торгаши, попрошайки, пьяницы. А сегодня, двери, что по обе стороны коридора раскрыты нараспашку, нет постояльцев. Тихо, как среди руин. — Ты лучше скажи, куда народ подевался? Почему вояки ушли? Им-то, кого бояться?

— Ты что не в курсе?

— Нет.

— Ближнюю заставу пожги. Вот и свинтили вояки по шу-

строму, ушли к своим на подмогу.

— И что, подмогли?

— Не знаю. Может и подмогли?

— А кто напал?

— Мне-то откуда знать? Вернутся, расскажут. — Гунька потянул меня за рюкзак. — Слышь, Бродяга, у тебя побрякушек нет?

— Чего? — Впервые слышу, что бы в Бочке интересовались разным хламом.

— Тут это. — Гунька замялся. — Нужно мне.

— Не томи.

— Пришлые за побрякушки патроны горстями отсыпают. За цацки, можно новый автомат выменять. У Шваньки и её девок все колечки да серьги сменяли. Вот я и подумал, может у тебя завалялось?

— Нет у меня побрякушек. Не интересуюсь. Тебе к пришибленным нужно. У них этого добра выше крыши.

— Это я и без тебя знаю. — Тяжело выдохнул Гунька. — Да где их нынче сыщешь? Они-то и раньше к нам редко захаживали. А если про Пуздро прознали, так и вовсе дорогу позабудут.

— Это точно. Забудут. И не только они.

— Ты в контору?

— Угу.

— Как сменяешь барахлишко, приходи в питейную. Дело есть.

— Дело?

— Ага. — Гунька осмотрелся, опасаясь чужих ушей. Нет вокруг ни одной живой души, пусто. Странно ведёт себя Гунька. Отошёл, заглянул за незапертую дверь прикрыл её плотно. Вернулся, шепчет мне на ухо. — Ничего не спрашивай, потом расскажу. Сядем за стол, выпьем по кружке кислой. Там и поговорим. Дельце прибыльное. Согласишься, не пожалеешь.

— Ладно, приду. — Пообещал и мы расстались. Гунька ушёл в одну сторону, я в другую.

* * *

В конторе пробыл не долго. Сменял на патроны и кредитную марку в питейную Гундосого — два подсвечника, четыре фарфоровые чашки и резную шкатулку. Торга совсем не было, заплатили столько, сколько запросил. Один я искатель на трёх приёмщиков. Конкуренция у них. Увидали запарник с цветастыми рисунками и пару маленьких чашечек, за руки хватать начали. Был соблазн обменять, но я удержался. Пообещали за них новую куртку и хороший кожаный ремень для винтовки. Не отдал. Отнесу Шваньке в уплату за комнатушку и свежие простыни. В чистоте, да ещё с девицей куда приятней чем у Гундосого на постоялом дворе с клопами и мухами лежак делить.

Шваньке Розовощёкой такие штучки нравятся. Сменяю, ещё и поторгуюсь, может, патронами разживусь? Карлуха сказал — она нынче в наваре. Вещицы что я отрыл знатные, не каждый день такое найдёшь, редкая удача, подфартило. К Шваньке схожу чуть погодя, сначала в питейную-лавку, живот с голоду к спине прирос. Для Гундосого тоже кое-что имеется. Откопал среди развалин две целёхонькие бутылки из стекла. Одна жёлтая, плоская с выпуклыми надписями, вторая синяя почти круглая. Гундосый в такую посуду лучшее пойло наливает, и ставит на полку. Цена на кислую вырастает в трое, когда и в четверо.