Суженая императора - Серина Гэлбрэйт

Я в ужасе смотрю на Стефана, я не понимаю, как он может с такой лёгкостью пренебречь многовековыми традициями, отринуть наследие предков.

– Ты станешь моей суженой, – продолжает Стефан холодно, жёстко, будто приговор перед казнью зачитывает. – Затем моей супругой и императрицей Благословенной Франской империи.

* * *

Мы с Миреллой переезжаем в столичную императорскую резиденцию тихо, без суеты и огласки, фактически под покровом ночи, словно преступники, которых нельзя везти днём по запруженным людьми улицам без риска народной расправы. Нам обеим почти нечего собирать, нет у нас вещей, уместных во дворце.

Нас ждут лучшие комнаты, расположенные недалеко от покоев Стефана, – ближе только апартаменты императрицы. Нас окружают приближённые императора, слуги, связанные кровными клятвами верности с правящими монархами. К счастью, Стефан не пытается поселить Миреллу отдельно от меня и, того хуже, отправить в другой дворец или замок из тех, что предназначались для жизни и воспитания наследников престола. Я пытаюсь понять по поведению Стефана, по скупым его оговоркам, не намерен ли он вовсе отослать Миреллу в уединённое поместье в глуши, где дочь будет расти в окружении доверенных слуг, втайне от всего мира, пока не станет достаточно взрослой, дабы было возможно представить её двору как дальнюю родственницу императора. Когда-то мой отец размышлял над подобной возможностью для меня, полагая такой обман единственным способом найти для меня мужа и тем самым обеспечить моё будущее. Увы, сначала отсутствие сколько-нибудь подходящих родственников задержало претворение этой идеи в жизнь, затем я сама поставила её под угрозу, отсрочила и затруднила воплощение, а после отец ушёл в объятия Айгина Благодатного, и я осталась одна-одинёшенька в целом свете, с крошечной дочуркой на руках.

Остаток ночи я провожу без сна, лёжа на непривычно широком, мягком ложе, слушая, как тихо дышит Мирелла, прикорнувшая рядом со мною. Думаю, как всё переменилось в одночасье, и решаю, как быть дальше. Я не могу противиться Стефану – он мой император, господин над этими землями и народом, что их населяет. Кем бы ни был тот, кто зачал меня, я родилась в Империи, я верная подданная властелина этой страны и открыто отказывать её правителю непростительно близко к государственной измене. Сбежать не получится, да и куда идти с маленькой дочерью? Мирелле нужна еда, одежда, тепло и крыша над головой, мы не можем беспрепятственно покинуть дворец и раствориться бесследно на столичных улицах.

Нас найдут.

Вернут.

А пуще того, мы просто не сможем выйти за пределы резиденции. За дверью охрана, следящая бдительно, чтобы никто недозволенный не переступил порог наших покоев, а мы не упорхнули из этой золотой клетки.

Утро начинается с визита слуг. Даже во времена, когда я была не старше, чем Мирелла ныне, и положение моего отца было ещё не столь плачевно, замок фрайна Завери не видел такого количества прислуги. Во дворце есть водопровод, часть воды исправно нагревается в подвалах, прежде чем поступить по трубам в купальни. В господских покоях кругом огнёвки – напоенные силами закатников матовые сферы, способные освещать и по необходимости согревать помещения. Близость к императорским покоям и мой особый статус подразумевают, что нам по первому требованию, быстро и без задержек принесут еду и питьё, и кушанья будут сытными, разнообразными и горячими, а не остывшими безнадёжно от долгой транспортировки с кухни, расположенной на другом конце дворца.

Мне не нужна помощь служанок при одевании, фасон моих платьев прост и приспособлен для самостоятельного облачения. Они это видят, я отмечаю не один взгляд, удивлённый, недоумённый, подозрительный, непонимающий, кто я такая и что здесь делаю, да ещё и с ребёнком. Приходится выше вздёргивать подбородок, говорить холодно, отрывисто, не просить, но приказывать тоном, возражений не терпящим. Потому что даже если руки каждой из женщин, суетившихся утром в этих комнатах, связаны клятвой верности, не позволявшей ослушаться и пойти против воли господина, думать им не запретят ни одни узы подчинения.

Они будут думать.

Делать выводы.

Озвучивать их, если только хозяин не запретит говорить дурное вслух.

И рано или поздно безобидные кухонные сплетни отразятся в поведении, искажённые кривым зеркалом множащихся домыслов, непонимающих шепотков и чужого превосходства. Какая дворцовая служанка станет кланяться простой аранне, возможно, положения ещё более невысокого, чем она? Я помнила, как ко мне относились слуги в замке фрайна Люиса, одного из высоких фрайнов Эаты, удостоенных чести принимать самого императора во время того давнего визита. Я признанная дочь рода Завери, но я бедна, словно странствующий монах, обо мне и моих родителях говорят всякое, нет у них ни друзей, ни полезных связей, ни высокопоставленных родственников. И пускай мой отец благороднее половины гостей, что собрались тем вечером в замке Люиса, в глазах господ и их слуг положение каждого из нас троих ниже, чем у мальчишки на побегушках. Над нами насмехались открыто, дерзили в лицо, ни единого намёка на вежливость со стороны людей, лебезивших перед другими фрайнами лишь потому, что те утопали в роскоши и высокомерии. Сомневаюсь, что в императорской резиденции дела обстоят лучше.

Служанок сменяют портнихи и белошвейки. Нас с Миреллой обмеряют с головы до ног, крутят, вертят, ставят на низкую скамеечку, прикладывают отрезы тканей, по-летнему ярких и сдержанно тёмных, но всё одно дорогих.

Мирелле всё нравится, всё интересно, девочка безыскусно радуется нежданному приключению и необычным впечатлениям. Она никогда ещё не видела ничего подобного, богатство и удобства высокого положения для неё внове. Мирелла с восторгом бегает по всем комнатам, всё внимательно рассматривает, везде суёт любопытный носик и на диво терпеливо сносит снятие мерок. К вечеру доставляют ларцы с игрушками, и дочь тут же знакомит свою Лилиану с выводком фарфоровых красавиц в шёлке и кружевах, бесконечно далёких от тряпичной куколки с волосами из скрученных ниток так же, как далека изнеженная благородная фрайнэ от простой аранны, трудящейся на кухне или в поле.

Я ничего не говорю по этому поводу дочери, я даже не знаю, как объяснить внезапные эти перемены. О чём я точно не размышляла ни разу за прошедшие годы, так это о том, как представляю Мирелле её настоящего отца. Я была твёрдо уверена, что они никогда не свидятся, никогда тропы жизни императора и дочери смеска не пересекутся, равно как и я сама смогу лицезреть Стефана разве что издалека, затерянная в толпе, во время какого-нибудь праздника или выезда государя в город.

Стол для вечерней трапезы накрывают здесь же, в покоях. Расставляют три прибора, и я догадываюсь, что император изволит отужинать с нами в уединении, пренебрегая обществом придворных, ежевечерне собирающихся в большой зале для ужина.

Стефан появляется, когда всё готово и в комнате остаются только двое молчаливых юношей, что будут прислуживать за столом. Он одобрительно осматривает покои, расспрашивает Миреллу о новых впечатлениях, даже удаляется на несколько минут в её спальню, чтобы девочка могла сама показать кукол и назвать их по именам. Разумеется, едва ли Стефан лично выбирал хотя бы одну игрушку из доставленной нынче фарфоровой плеяды. Сидя за столом в ожидании обоих, я представляю, как, должно быть, удивились все в его окружении, когда Стефан потребовал срочно пригласить во дворец портних и закупить игрушек для девочки.