Вкус крови - Елена Милкова

Все ясно и понятно. Дмитрий взял пока еще тоненькую папку и направился в комнату следователей.

Он знал, что начальник Ладожского отделения транспортной милиции полковник Жебров его недолюбливает. Он был человеком старого закала и считал, что любой работник правоохранительных органов должен до последней капли крови защищать «честь и достоинство» своего ведомства. Эту защиту он понимал однозначно – решительно отрицал любые ошибки или нарушения, совершенные сотрудниками милиции, а в самых очевидных случаях посто выгораживал своих, не останавливаясь ни перед чем.

Поведение старшего следователя Самарина не мог не раздражать. Он то требовал дополнительного доследования, то настаивал на выборе независимого эксперта, то выкидывал еще какое-нибудь коленце. Однажды полковник Жебров даже обращался в УВД с требованием уволить Самарина за дискредитацию органов внутренних дел. Тогда за него вступился начальник следственного отдела Спиридонов… Если бы не он, еще неизвестно, где бы сейчас находился Дмитрий – в охране какой-нибудь коммерческой структуры, а то и в местах не столь отдаленных…

А ведь Самарин, в отличие, например, от Березина, сдавал все нормативы на отлично и по стрельбе был мастером спорта. Но даже это не поднимало его в глазах полковника Жеброва, равно как и тот факт, что раскрываемость преступлений у него была выше, чем у «очаровательного» Березина. Не это, значит, главное.

Самарин сидел и мрачно изучал лежавшие перед ним документы. Дело было гиблое. По данным криминалиста Дикуши, свежих пальчиков на месте преступления не обнаружено. Значит, преступник был в перчатках. Это не удивляло. Преступник опытный или умный! Умеет не оставлять следов. Что дальше? Дмитрий пробежал страницу до конца. Да ничего. Слова, слова, слова. А за ними пустота. Ничего стоящего не обнаружено. Ни-че-го.

Дмитрий в сердцах стукнул кулаком по столу. И подсовывают именно ему.

Ладно, что тут поделаешь. Поборемся.

Он отложил в сторону отчет Дикуши и взялся за предварительное заключение Попова.

«Убитая – женщина 25-30 лет. Смерть наступила около полуночи. Причина смерти: потеря крови, вызванная рваной раной сонной артерии. Многочисленные ножевые ранения имели место после смерти жертвы. Далее тело было расчленено, вырезаны внутренние органы. Более точные данные будут получены после проведения патологоанатомического вскрытия».

Дмитрий сжал кулаки. Сухие слова судмедэксперта скрывали за собой чудовищную действительность: женщину загрызли. И убийца сейчас находится на свободе и, возможно, никогда не будет найден. Это всегда возмущало Дмитрия: почему легко раскрываются только бытовые убийства? Получается, что милиция ловит преступника, только когда его личность очевидна, – лучше всего, если он или она безутешно сидит рядом с хладным трупом. В остальных случаях милиция бессильна. А две группы убийц вообще уходят от правосудия – маньяки-одиночки и профессиональные киллеры.

Да, не хочется заниматься этим делом.

Дмитрий не любил убийц. Тем более таких, как этот чудовищный садист из электрички. Нелюдь! Насколько все же милее воры, не говоря уже об экономических преступниках. Среди них попадаются такие, кто по-человечески вызывает симпатию.

Даже жалко за решетку сажать. И дела у них чем-то напоминают сложные шахматные партии. Здесь же – одна мерзость и грязь.

На столе зазвонил телефон. Самарин протянул руку. Так и есть – начальник отделения.

– Самарин, – раздался голос полковника Жеброва, – зайди ко мне.

Дмитрий вздохнул и поднялся с места.

– Здравствуйте, Дмитрий Евгеньевич, – поздоровалась с ним секретарша Жеброва Таня, невысокая, но очень хорошенькая.

– Здравствуйте, – ответил Дмитрий. Он даже не взглянул на девушку, а оттого не заметил ее долгого взгляда.

В кабинете начальника отделения сидели все те же – майор Гусаков и капитан Селезнев.

– Присаживайся, Дмитрий. Значит, вот, какое дело. Убийство в электричке поручается тебе, это ты уже понял. В помощь дадим тебе кого-нибудь, это мы решим. Ну вот хотя бы Петра Анатольевича. Он у нас опытный оперативник. Все понятно? С материалами ознакомился? Версии есть?

– Какие версии, Иван Егорович! Дело глухое. Его на уровне города надо рассматривать. Ясно же – действовал садист.

– Тебе уже ясно. Видишь, как хорошо. – Мясистое лицо Жеброва расплылось в широкой улыбке. – Дело начато два часа назад, а тебе уже многое ясно. Если пойдешь такими темпами, тебе и положенных двух месяцев будет много. В две недели уложишься.

Дмитрий хмуро молчал. Что толку ссылаться на загруженность…

– Иван Егорович, – подал голос Селезнев, которому совершенно не улыбалось быть включенным в группу по разработке убийства в электричке, – а чего город-то не телепается? Это ихнее дело. Пусть им группа по особо тяжким занимается.

– Город! – махнул рукой полковник Жебров. – Говорил я с ГУВД, что ж ты думаешь? Не берут, гады. Это, говорят, ваша епархия!

Полковник добавил еще пару выражений, смысл которых сводился к тому, что городская милиция занята исключительно одним – как бы спихнуть все сомнительные дела на транспортную.

– Так ведь там они же разрабатывают этого… маньяка. – Капитан Селезнев вспомнил розыскную ориентировку, которую присылали и в Ладожское отделение с целью усилить посты на вокзалах. – Это же еще один эпизод…

– А вот хрена тебе эпизод! – отрезал полковник. – Почерк, говорят, не тот.

Это, по их мнению, отдельное дело. Отфутболили, понял? Так что, Дмитрий, действуй. Вопросы есть?

– Нет, – покачал головой Дмитрий.

Пятидесятилетнего носильщика Сучкова на Ладожском вокзале больше знали как «деда Григория» – внешность имел импозантную и не без благородства: носил окладистую бороду цвета перца с солью, имел зычный голос и, катя по платформе тележку с чемоданами, так трубно рявкал «Па-абе-регись!», что пассажиры разбегались, как кролики.

Сучков проработал вокзальным носильщиком большую часть сознательной жизни и хорошо держался на этом месте, ибо пил умеренно и не зарывался. В последнее время, как и весь трудовой российский народ, он поругивал новые порядки, вздыхая по старым.

"Нынче народ за десятку удавится, – говорил он. – Теперь пассажир не тот.

Раньше, бывало, из-за носильщиков дрались, особенно купейные, а теперь скоро наш брат носильщик будет из-за пассажира воевать. Потому как обнищал народ. А ведь на иного челнока смотреть больно. Сумки эти клеенчатые, чемоданы – все на себе прет. А то колесики придумали. А что эти колесики – курам на смех".

Сам дед Григорий жил неплохо, но кто же не хочет жить лучше? А потому, если случалось, не упускал возможности надыбать лишнюю копеечку. Вместе с Линкой Аникиной, вагонной уборщицей, с которой деда Григория связывала нежная дружба, чтобы не сказать любовь, они подбирали потерянные и оставленные вещи.