Война "невидимок". Остров Туманов - Николай Шпанов

Когда дым рассеялся, с «Керчи» увидели, что плиты бортовой брони сорвались с дубовой подшивки. Брешь, окрашенная по краям кровавыми полосами сурика, зияла, как огромная смертельная рана. Корабль слегка покачивался. Еще одна торпеда — и потоки вспененной взрывами воды устремились в пробоины.

Корабль медленно кренился на правый бок с одновременным дифферентом на нос. По мере увеличения крена все сильнее слышались на корабле треск, грохот, звон. Срывались с креплений катера, шлюпки, приборы. Все это с неимоверным шумом неслось по палубе, скатывалось в воду. Под конец поползли со своих гнезд-установок семьсотпятидесятитонные броневые башни главной артиллерии. Сперва медленно, едва заметно, потом все быстрее и быстрее ползли они по кренящейся палубе, все сбивая на своем пути, ломая и сминая дерево, железо, сталь. Вытянув к воде жадные хоботы пятидесятичетырехкалибровых пушек, башни нырнули в пучину. Вода закипела пеной. Высоко вскинулась погребальная волна.

Из недр корабля продолжал доноситься предсмертный скрежет. Ударяли по бортам скатывающиеся со стеллажей в погребах тяжелые снаряды, срывались с фундаментов не выдержавшие такого крена машины. Их удары в корпус были слышны далеко. Казалось, таинственные силы, сопротивляясь концу, судорожно бушевали внутри корабля.

На глазах потрясенных моряков тянулись четыре бесконечные минуты трагической агонии вчера еще грозного создания человеческой мысли. Но вот все стихло: корабль перевернулся вверх килем. Силой воздуха, сжатого тяжестью корабля, вода высокими кипящими гейзерами выбрасывалась сквозь кингстоны. Бухта покрылась бурлящей пеной. Прошло еще полчаса, прежде чем киль корабля скрылся в захлестнувшем его водовороте.

На палубе «Керчи» матросы и офицеры стояли в молчании, с обнаженными головами. Никто не шевелился. Угрюмы были лица.

Когда на месте погрузившегося дредноута улеглась последняя рябь, командир Кукель надел фуражку и громко сказал:

— Этой жертвы требовала Россия!

Пожилой матрос, все еще держа бескозырку в руках, повернулся к команде и крикнул:

— Товарищи! Этой жертвы требовала от нас революция, ее требовал Ленин. Но русский флот не погиб. Он будет жить. Да здравствует революционный русский флот, да здравствует революция, да здравствует ее великий вождь Ленин!

— Да здравствует флот!.. Да здравствует Ленин!

Кукель потянулся к машинному телеграфу. Стрелка, отрепетовав звонком, остановилась на словах «полный вперед».

«Керчь» развернулась и пошла прочь от Новороссийска. Она легла на курс к берегам Кавказа.

«Керчь» полным ходом шла к Туапсе.

На мостике, рядом со старшим лейтенантом Кукелем, торчали две вихрастые головы. Две пары усталых мальчишеских глаз вглядывались в темнеющую даль моря.

Кукель ласково положил тонкую руку на выгоревшие вихры Пашки:

— Так-то, ребята, — сказал он. — Ну что притихли?

Пашка отвернулся, чтобы командир миноносца не заметил слез, неудержимо катившихся по его щекам, и, сопя носом, тихо сказал:

— Жа-алко… Э-этакая… красота… пропала…

Кукель ласковым движением запрокинул голову мальчика и пристально посмотрел ему в глаза.

— Нет, брат! Не погибла. — Он покачал головой. — Не погибла сила русского флота! Сильней прежнего будет. Зря его флаг прошел по всем морям? Нет, брат, шалишь: за русскими победами на морях сотню лет следил мир. Будет флот!

— Будет?.. Отколь ему взяться, если его утопили? — недоверчиво спросил Пашка, и веснушки на его носу сбежались в одну кучку.

— Есть такой миф… Ну, короче говоря, сказка о Фениксе, возрождающемся из пепла. А ведь такого огня, как революция, не бывало. Все очистит, все обновит, все закалит! Верьте этому, ребята, если хотите быть моряками, хотите служить России, — сказал Кукель.

— Будем служить России, — отозвался Найденов.

— Да, именно так. Иначе нельзя. Будь иначе — не сделал бы я такого. Труднее в жизни не бывало. — И добавил вдруг почти весело: — Живите, ребятки. Будьте моряками!

— Я-то в летчики, — решительно проговорил Найденов. — В морские.

— А я — нет, я моряк, — мечтательно произнес Житков. — Моряк…

— Самолет и корабль — боевые друзья, — сказал Кукель. — Значит, и вам дружить. Великая штука — дружба, братцы. Пуще зеницы ока берегите ее. Вяжите ее канатом.

— А мы и так… — начал было Пашка, но Санька так дернул его за палец, что парень сразу умолк.

Вечерняя заря гасла за кормой. Солнце утопало там, где за вздыбившимся к самому небу морем пылал пожаром горизонт. Едва успев коснуться воды, оно через несколько мгновений окрашивало уже только клотики мачт миноносца. Потом багрянец пошел еще выше, выше, в нем заалели облака. А палуба уже тонула в полумраке.

Скоро на востоке обозначились едва различимые очертания Кавказского хребта — последнего прибежища моряков погибшей эскадры.

На палубе стало тихо. Оборвалось пение. Смолкли разговоры. Люди прильнули к поручням, впиваясь взглядами в силуэты гор. Они надвигались из темноты — таинственные, огромные…

Каждый хотел увидеть в них свою судьбу — судьбу моряка, лишенного самого дорогого, самого милого, что было у него в жизни, — родного корабля.

В томительной тишине, казалось, не нарушаемой даже мощным гулом машин на палубе «Керчи», особенно громко пробили склянки… Три… Четыре…

С невидимого в темноте мостика раздался глухой голос командира:

— Товарищи моряки! — Кукель помолчал, пережидая, пока утихнет шарканье ног по стальной палубе миноносца. — Товарищи черноморцы! Мы с вами исполнили самый трудный, самый тяжкий долг, какой может выпасть на долю моряка: мы уничтожили корабли родной эскадры. Другого выхода не было… Мы потопили свои корабли. — Голос Кукеля креп, делался громче: — Мы сделали это не только потому, что не хотели отдавать суда в руки врага. Мы отважились на это еще и потому, что верим, верим всем сердцем русских моряков: гибель наших кораблей не означает конца нашего славного флота. Наш флот пронес свой победный флаг через пламя сотен битв, над водами всех океанов. Русский флот никогда не спускал флага перед лицом врага. Не спустили его сегодня и мы с вами… Теперь мы у цели. У нашей последней цели, товарищи. Жертва должна быть принесена до конца. Одна наша «Керчь» бессильна что-либо сделать на Черном море. Выполняя свой долг, мы должны уничтожить и наш собственный корабль. Это трудно, очень трудно. Но… моряки мы или нет? — Голос зазвенел гневом. — У русских моряков хватало сил приносить и более тяжкие жертвы, когда того требовала от них страна, наша великая родина-мать. Я прочту вам депешу, которую передаю сейчас на беспроволочный телеграф: «Всем, всем, всем! Погиб, уничтожив часть судов Черноморского флота, эскадренный миноносец “Керчь”. Он предпочел гибель позорной сдаче Германии».