Неполная, но окончательная история классической музыки - Стивен Фрай

ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ ИНСТРУМЕНТАЛИЗМА

Подобно тому как Платон был учеником Сократа, Аристотель был учеником Платона. Родившийся в Стагире, Македония, в 384 году до Р.Х., Аристотель проводил вместе с мистером П. исследования в афинской Академии. Волыним музыкантом, как таковым, Аристотель (разве не приятно было бы обнаружить свидетельства о том, что друзья называли его Ари?) не был, однако, как и Платон до него, обращался мыслью ко многим сферам жизни, одной из которых была музыка. Он тоже считал, что музыка ГОРАЗДО значительнее доставляемого ею слуху удовольствия. В ней присутствовала подлинная этическая мощь, она играла жизненно важную роль в образовательном процессе. Однако в том, что касается слов, он с Платоном не соглашался. Аристотель готов был принять инструментальную музыку, поскольку полагал, что она обращается непосредственно к чувствам слушателя, без помех, создаваемых словами поэта. Музыка была для него средством почти гомеопатическим и определенно слабительным. Будь Аристотель у власти в наши дни, вы, возможно, носили бы в аптеку рецепты на струнные квартеты — принимать два-три раза в день во время еды.

Принадлежащий уже к следующему поколению Аристоксен, ученик Аристотеля, перенял его идеи и, оставив без внимания почти все прочие области философии, занялся одной только музыкой, сочинив книги «Элементы гармоники» и «Элементы ритмики». Одна из его основных теорий состоит в том, что душа для тела — это то же, что гармония для музыкального инструмента. Он отошел и от идей своих прежних учителей, пифагорейцев, заявив, что ноты октавы определяются не только математическими отношениями, но и слухом.

Даты жизни Аристоксена в точности не известны, однако, если присоединиться к мнению большинства, согласно которому к 300 году до Р.Х. он был уже мертв и отпет, мы останемся с тем, что греческие ученые называют «megalos trypa aimatodis», или, в переводе, «черт знает какой пробел». Поскольку года примерно до 50-го до Р.Х. ничего интересного больше не произошло.

ЭПОХА ОРГАНИЗАЦИИ

Если честно, этот «черт знает какой пробел года до 300-го до Р.Х.» — так его называют в нашей семье — включает в себя самую начальную суету вокруг органа. В какой-то из годов этого периода некий умник решил, что авлос, или труба, обладает одним роковым недостатком и недостаток этот коренится в том, кто на авлосе играет. Этим людям вечно не хватало дыхания. В итоге на свет появился «нагнетательный авлос», построенный в основном на том же принципе, что ирландская волынка, — исполнитель, нажимая локтем на воздушный пузырь, играет на трубах двумя руками. А затем, в третьем веке до Р.Х., подвизавшийся в Александрии инженер по имени Ктесибус сделал, как уверяют, еще один шаг вперед и создал «organon hydraulikon», или водяной авлос, в котором использовался воздух, сжимаемый весом воды.

Ктесибус был сыном цирюльника и пользовался большой популярностью у императоров Рима. Как инженер, он работал на ремонте акведуков. На самом деле он даже строил для одного императора военные машины, имевшие назначением причинять максимальные огорчения тем, кто с ними сталкивался. Так что его обращение к органу представляется мне только естественным.

Скорее всего, он-то орган и изобрел — более или менее. Современники Ктесибуса оставили нам рассказы о его «mechanike syntaxis», этакой флейте Пана, «на которой играли руками и которая именовалась гидравлосом», причем «нагнетательный механизм ее посылал воздух в медный пнигеус, опущенный в воду». Вы что-нибудь поняли? По-моему, тут говорится, в общем и целом, что Ктесибус почти наверняка подарил миру орган — или что-то вроде него, — а с ним и кривоногого музыканта со слегка вытаращенными глазами, немного слабоумной улыбкой и склонностью вторгаться в ваше личное пространство. Или мне следовало просто сказать «органиста»?

Орган имел громовый успех в Дельфах 90 года до Р.Х., когда Антипатр победил, играя на нем, в больших состязаниях. За ним, лет сорок спустя, как раз когда Кай Юлий Цезарь боролся с Помпеем за лавровый венок, появилась еще одна важная новинка, а именно гобой. Император Нерон, хотя ныне его называют прежде всего и по преимуществу скрипачом, почти наверняка играл и на гобое. Как это ни грустно, когда я теперь слышу слова «император Нерон», перед внутренним взором моим неизменно предстает «император Кристофер Биггинс»[*], плавно вышагивающий в тесноватой ему тоге на фоне шатких — дунь и развалятся — декораций. Произведению, именуемому «Я, Клавдий»[*], еще много за что придется ответить.

Беспечно проскочив мимо того обстоятельства, что в 38-м до Р.Х. китайцы разбили свою октаву на шесть частей — как и почему, понятия не имею, — мы добираемся до нового megalos trypa aimatodis. Хотя на сей раз мне, вероятно, следовало сказать «grandis cavus sanguineus»[*].

НЕ БАХ, НО ВСЕ-ТАКИ

Впрочем, это был уже другой «grandis cavus sanguineus». Это был «grandis cavus sanguineus ET CHRISTIANUS»[*]. Ну еще бы! Эпоха, именуемая «по Р.Х.», набирала полный ход, и буквально все норовили дополнить костюм какой-нибудь рыбой[*]. Музыка доказала свою полезность для утверждения того, что было поначалу всего лишь верованиями маленькой секты. Совершенно фантастическим инструментом распространения христианства оказались псалмы с их диалоговым построением[♥] — равно как и ставшие вскорости вездесущими «гимны». Святые Августин и Иероним быстро усвоили, что с помощью прилипчивого мотивчика можно внедрить в людское сознание все, что потребуется, — хоть их и тревожили как доставляемое музыкой «чувственное наслаждение», так и вредоносность оного. Кроме того, поскольку средством такого внедрения было «устное слово», гимны нередко несли в себе неверную, а то и заведомо ложную информацию. Нот тут-то за дело и взялся первый крупный спаситель музыки. Он был крупен, смел и порывист — и был, если честно, епископом — Миланским. И носил волнующе эротичное имя…

Ну хорошо, не такое уж и эротичное, согласен, но все-таки, а? Как говорится, на безрыбье и рак белорыбица.

НАВЕРНОЕ, ПОТОМУ Я И АМВРОСИЙ