Лётчик - Владимир Малыгин

— Куда, ваше благородие? — с передка наклонился извозчик, лихо осадив лошадку и остановив пролётку прямо напротив меня.

Коляска на подрессоренном ходу скрипнула, качнулась, принимая мой исхудавший за месяцы болезни организм.

— Где авиарота располагается, знаешь? Вот туда и вези.

Хоть и любопытно было бы поглазеть по сторонам, всё-таки мой первый выезд в город, но волнение и разыгравшееся воображение не давали этого сделать. Вот сейчас меня и выведут на чистую воду. Ладно, в госпитале прошло без последствий, там меня никто не знает, а здесь-то в роте и друзья-товарищи наверняка имеются, куда же без них молодому офицеру, и просто сослуживцев, с которыми не один бокал вина выпил — не счесть. Страшновато, честно говоря. Даже не так. Не страшно, а как-то… Даже и не знаю, как обозвать это ощущение. Ну нет у меня никакого желания влипнуть в неприятности просто так, по-глупому, что ли… Эх, если бы не чёткое указание явиться сразу же после выписки в роту, я бы, наверное, сейчас поехал на съёмную квартиру, посмотрел бы на свои вещи, книги, сделал бы хоть какие-то предварительные выводы о психотипе бывшего владельца этого тела. Среди горожан походил бы, в конце концов, разговоры послушал. А теперь другого выхода нет, если что — придётся ссылаться на временную амнезию. Зря, наверное, я в госпитале прикинулся полностью здоровым. Надо было уже там начинать тщательно прорабатывать эту версию…

Как ни волновался, а всё равно по дороге не выдержал и отвлёкся на красоты города, узнавая его и вспоминая. Неоднократно прежний хозяин тела прогуливался по его улочкам. Сначала с любопытством смотрел на мост через реку, через которую мы проезжали, на величественно плывущий в редких облаках золотой купол собора за белыми стенами Крома. А потом и на звонок трамвая среагировал. Впрочем, булыжная мостовая особо не давала задумываться, и подрессоренная коляска почти не спасала от зубовной дрожи. И прохожих не особо получилось рассмотреть. Ничего, ещё налюбуюсь местными видами и красотами. Но в следующие разы только пешком, никаких больше колясок.

Кажется, приехали. И моя прежняя новая память мне чётко подсказывает, что да, мы на месте. Если бы ещё заранее подсказывала, что есть и будет и как мне на всё это реагировать. А то запаздывание какое-то происходит. Ну, неужели нельзя было сразу вспомнить, где находится расположение роты, как туда и на чём можно добраться, что я перед собой увижу на подъезде. И больше того, почему эти воспоминания не прижились полностью? Почему они словно всплывают из глубин памяти как бы по запросу? Словно я их прочитал когда-то и благополучно подзабыл. А теперь по мере необходимости вспоминаю. Эх, а я-то радовался обретённой памяти бывшего владельца этой тушки.

Теперь вот пришло понимание того, что мне следует дальше делать.

Первым делом доложиться командиру, потом отметиться в канцелярии, у доктора, а дальше видно будет. Дальше, если не возникнет ничего непредвиденного, можно и на съёмную квартиру отправиться. Есть у меня такая. Снимаю я её почти в центре города, в меблированных комнатах, это я почему-то сразу вспомнил, ещё в госпитале. Нет, даже не так, не вспомнил, а просто сразу знал. Если бы всё так с остальными воспоминаниями просто было. Ничего, приноровлюсь.

Пешком до расположения роты от снимаемой квартиры минут двенадцать-пятнадцать в зависимости от скорости передвижения. Удачно я устроился. Впрочем, это квартирмейстер постарался, весь лётный состав в одном месте проживает. Для удобства начальства, видимо. Там же и столуюсь за отдельную плату у хозяев.

Расплатился с извозчиком, осмотрелся, якобы поправляя форму, любопытно же. Того бардака, что был первое время после переезда из столицы, уже нет. Везде чистота, здания складов и мастерских приведены снаружи в порядок, двухэтажная казарма для нижних чинов сияет свежей краской и чёткими белыми контурами свежевставленных оконных рам. Справедливости ради стоит отметить, что армейские большие брезентовые палатки пока не убрали. Выходит, не доделан ремонт зданий до конца. Ничего, до зимы нам обещали всё закончить.

В расположении роты пусто, никого на территории не видно — делом занимается личный состав. Еле слышен приглушённый стук молотков из мастерских, долетает оттуда же пронзительный перевизг пил. Из-за поворота выкатился грузовичок, прокатился мимо, подняв клубы пыли, завернул за здание склада. Фыркнул и заглох мотор. Ладно, пошёл я докладывать командиру о выздоровлении. Хватит тянуть и откладывать сие мероприятие.

После докторов пришлось вернуться в штаб, доложить о полученном допуске к полётам. И сразу же отправиться на приёмку своего отремонтированного после жёсткой посадки аэроплана.

Память снова устроила выверт, и на этот раз я отчётливо знал, куда и как мне идти, кого я там должен встретить, с кем буду общаться и разговаривать. Отстыкованные крылья сейчас обклеивали в обтяжечной мастерской, а мой конечный путь лежит в сборочную. Длинное одноэтажное высокое здание мастерских внутри было разделено на большие просторные помещения свежими деревянными перегородками, сейчас остро пахнущими сосновой смолой. Все мастерские сообщались между собой широкими воротами, чтобы было удобно работать и перемещать громоздкие детали конструкций. Только кузница находилась в отдельном здании. Открытый огонь всё-таки, поэтому и разместили её чуть в стороне.

Иду, глаза разбегаются в разные стороны от обилия новых впечатлений. Как ни крути, а чужая память это одно, а своими глазами всё увидеть это совсем другое. Да и большинство изменений в роте произошло уже после попадания меня в госпиталь. Стой! Даже остановился. Это что? Получается, я только что впервые за всё это время окончательно и полностью слился своим сознанием со своим новым телом? Тяжко вздохнул, вот чего мне, оказывается, не хватало. Полного слияния. Ладно, осознал и осознал, можно дальше идти. Нечего на месте стоять, внимание к себе привлекать. А над только что произошедшим подумать нужно. Хотя, что тут думать? Вбить себе, в конце концов, в мозг, что я — это не только моё сознание, но и моё, акцентирую, уже моё тело. И нельзя их отделять одно от другого. Неправильно я делал. Даже голова от нахлынувших эмоций слегка закружилась. Вот и перехожу медленно из мастерской в мастерскую, любопытствую, да с людьми здороваюсь. Все заняты своим делами, но поприветствовать почему-то каждый считает свои долгом. Ну и мне поневоле приходится отвечать на каждый такой знак проявления уважения и внимания.

Чётко знал, что вот это механики и мотористы, а это солдатики, проходящие обучение в роте по определённым специальностям.

В механической мастерской перехватили, похвастались и доложили об уже отремонтированной и установленной на корпус колёсной раме. Люди искренне радуются выполненной работе, а мне стыдно. Ведь это по моей вине им работы привалило. То ли ещё будет в столярке. Насколько я помню, корпус моего самолетика — довольно-таки хлипкая конструкция из деревянного набора и фанеры. Сразу припомнилось, как в полёте вибрирует под ногами тонкий полик, как отдаётся в позвоночник зубодробительная вибрация от работающего мотора за спиной. И сиденье не располагает к комфорту. Оно жёсткое, тоже из фанеры, лишь обтянуто кожей. И без привязных ремней! Вот почему я вылетел из своего кресла вперёд головой! Впрочем, соврал, ремни были, просто из-за авиационной бравады старался в полёте не пристёгиваться. Не идиот ли? Интересно, мой пробковый шлем после встречи с землёй уцелел?