Par Avion - Иселин К. Херманн

Мы могли бы поиграть и в другую игру: я мог бы послать тебе фото человека, на которого хочу походить. Не исключено, что это лучше раскрыло бы мою суть. Такая игра была бы вполне в духе нашей переписки, поскольку в письмах друг к другу мы стараемся показать себя с той стороны, которая больше нравится нам самим, в том ракурсе, который больше устраивает нас. Кто знает, может, встретившись, мы бы не признали один другого? И не потому, что сочиняем про себя небылицы, а потому, что переписываемся в ином — волшебном — измерении, словно укрывшись в пещере грез. Может, за пределами этой сказочной пещеры ты бы просто-напросто не узнала меня?

Кого бы я выбрал?

Из мужских образов мне всегда нравился Хамфри Богарт[7], вроде бы холодный и в то же время наделенный сильными чувствами. А еще меня всегда забавляла мысль о том, что ему приходилось вставать на ящик, чтобы поцеловать Лорен Баколл[8]. Потом они все равно поженились, и не перед стрекочущей камерой, а в так называемой «реальной жизни». И едва ли он таскал за собой этот ящик, верно? Видимо, ей нравилось, что он ниже ее ростом, да и он, похоже, гордился тем, что ему, коротышке, удалось заполучить такую даму. Сам я тоже не вышел ростом и часто задумывался над тем, почему мужчина с высокой женой становится предметом насмешек — и, как ему кажется, вполне заслуженно. Ведь иметь большую машину, большую яхту, большой дом, большую собаку считается престижным, поскольку обладание ими означает: «Смотрите-ка, что я отхватил!» Почему же менее достойно иметь жену, которая на 15 сантиметров выше тебя?

Нет, теперь я точно знаю, на кого хочу быть похожим. На почтмейстера Пьера Гамена — того самого, которого ты поцеловала на обороте конверта. Вот уж кого можно назвать писаным красавцем… У него точеные черты лица, изумительно яркие голубые глаза и темные, коротко подстриженные волосы, и ему наверняка приходится бриться по два раза в день, чтобы поддерживать свой холеный вид. Летом, в жару, почтмейстер иногда позволяет себе расстегнуть верхнюю пуговицу белой рубашки, и тогда в распахнутом вороте проглядывает его волосатая грудь. Он молод и полон затаенной страсти. А благодаря доброте, сквозящей в его взоре, Пьер Гамен делается еще прекраснее. Ежедневно приходя за почтой, я снова и снова любуюсь им. Однако поменяться с ним судьбой или образом жизни я бы не хотел. Я наверняка писал тебе, что с почтмейстером еще в детстве приключилось несчастье, из-за которого он вынужден передвигаться либо в инвалидной коляске, либо на костылях.

Все наши письма — мои к тебе и твои ко мне — проходят через его руки. О чем он думает? Я же думаю о том, может ли такой человек осчастливить женщину. И еще: стала бы Дельфина писать страстные письма ему?

Что-то в его взгляде подсказывает мне: рядом с ним женщина могла бы испытать безграничное счастье… если бы только осмелилась. Но могла бы ты, Дельфина, скучать и томиться по нему? Скажи: могла бы?..

Впрочем, довольно об этом. Пришли мне свою фотографию, чтобы мы с тобой были в равных условиях… и поскорее отвечай. Завтра, когда пойду отправлять письмо, строго посмотрю на почтмейстера — на всякий случай.

Ж.-Л.

* * *

18 июня.

…не знаю, кто из нас больше чудак: ты или я. Если я тоскую, что в этом чудного? Зато ты умудрился спросить, не хочу ли я теперь тосковать по кому-нибудь другому. Словно мне просто некуда девать свои чувства и хочется излить их на первого встречного. Чудак у нас ты! Разве не очевидно, что я скучаю по тебе, а не по какому-то там почтмейстеру? Я скучаю и томлюсь по человеку, который пишет эти потрясающие письма. И я не знаю, что сказать тебе в ответ, потому что я не была бы самой собой без своей страстной тоски, а ты не был бы самим собой, если бы не задел во мне чувствительную струнку. Вот с этим человеком я и переписываюсь.

Ты не прав, Жан-Люк, считая, что при мысли о тебе я вижу перед собой картинки из венецианского каталога… как не прав в том, что отрицаешь свою мужскую красоту. Об этом можно было бы поспорить, но у меня нет ни малейшего желания вступать в подобный спор, так как ты не столько отражение на моей сетчатке, сколько ощущение в моем теле. Ты не столько зрительное впечатление, сколько образ в моем сознании. А началось все с того, что во мне поселились твои полотна, хотя это чувство теперь отошло на задний план, уступив место иному состоянию, неизменно растущему и пускающему новые побеги, — лучше описать его я не могу.

Вот почему я не шлю своей фотографии. Кстати, я вообще редко снимаюсь, мне это не нравится, поскольку фото запечатлевает меня в напряжении, с которым я пытаюсь выглядеть красоткой, каковой себя иногда чувствую. Фотография не столько пропечатывает человека, сколько припечатывает его. На большинстве снимков я кажусь запертой в душной комнате и отделенной от зрителя невидимой пеленой.

На фотографии не разглядеть ни постоянного деления клеток, ни обновления кожного покрова, ни съеживания кожи от холода или сокращения зрачков от света, ни того, как меняется цвет глаз в зависимости от погоды и твоего настроения. На карточке не видно, что сегодня я кажусь себе худой, а завтра — толстой, сегодня могу быть легкой как перышко, а завтра давить на землю свинцовой тяжестью, что сегодня я могу находиться под впечатлением от хорошего фильма, а завтра — переживать из-за болезни близкой подруги. Нельзя воспринять эту переменчивость и сами переходы из одного состояния в другое — фотография нивелирует всякую перемену, будь то стареющая плоть, мечущийся взгляд или изменившееся настроение. Нажав клавишу рояля, мы совершенно определенно извлечем какую-нибудь ноту, однако же в музыку ноты превращаются лишь при переходе к следующей ноте, затем к следующей и так далее. Разве не из таких переходов, промежуточных состояний и рождается жизнь? Разве мы сами — не изменение, не движение вперед?

Если я видела каких-нибудь две твоих фотографии, это вовсе не значит, что я тебя знаю. Ведь я не знаю тебя в движении и в процессе перемен. Не знаю, есть ли у тебя характерные жесты, особая манера вскидывать голову. Не знаю, как ты выглядишь, когда — в дорожном платье и прекрасном настроении — уже в аэропорту обнаруживаешь, что забыл дома паспорт. Не знаю, как ты выглядишь, когда тебя в разгар работы прерывает телефонный звонок или когда ты находишь в почтовом ящике письмо от меня. Не знаю, как ты выглядишь, когда тебе вспоминается услышанный вчера смешной анекдот или когда мимо проходит женщина, чьи духи напоминают тебе о былой возлюбленной.

Так что мы одинаково мало знаем о внешних данных друг друга. Когда же, наконец, у нас будет возможность раскрыться больше… стать более цельными?..

Я ровно столь же красива и столь же некрасива, как ты себе представляешь.

Засим прощаюсь и остаюсь

преданная тебе Дельфина.

* * *

Дорогая Дельфина!