Буржуй ищет таланты - Вероника Терентьева

Потом о дверь что-то ударило.

«Скалка…» — по звуку определила Веро и увидела Принчипессу.

— Ты чего такая убитая? — без интереса спросила та.

— Меня только что убили, — мрачно ответила Веро. — А ты куда? На кухню?

— Да… — засомневалась Принчипесса. — Думаю: идти — не идти?

— Сходи, — с жаром подхватила Веро и даже к двери ее подтолкнула, — непременно сходи…

…В ресторане в тот день все как могли проявили себя.

— Я просил апельсиновый сок, а не яблочный.

— А можно мне из салата оливки вытащить?

— А у вас вода тухлая.

Призвав всю свою терпимость, Веро как могла постаралась достучаться до разума.

— Ну как? Как она может быть тухлой, если она бутилированная, с французских Альп, а бутылку я при вас открыла?!

— Нет, она тухлая. Сами понюхайте.

Вечером Веро поняла, что перешагнула порог терпения… Хорошо еще, что в тот день Константин пришел.

— Веро, что ты тут делаешь? — спросил он между делом. — Я как раз элитный санаторий открываю, иди ко мне работать, если тебе так нравится подносы носить. Там тоже ресторан есть. Только там бегать нельзя. Там пациенты солидные, у них вечный стресс и угроза инфаркта. Их пугать опасно, а если ты так же с вытаращенными глазами будешь бегать, то я всей клиентуры лишусь.

Веро уныло вздохнула.

…Константин был частым гостем в ресторане. Он приходил обычно к полудню, элегантно выпивал две чашки эспрессо, задумчиво бросал взгляд в окно, а потом, перекинувшись парой слов с обожающим его персоналом, шел спасать бедных больных знаменитостей. Константин был самым умным врачом на свете и знакомства водил разные, но все больше с теми, чьи фотографии в журнале HELLO! печатали.

«Константин…» — благоговейно разносилось по ресторану, когда он в своих желтых ботинках ступал на порог заведения.

«Константин…» — передавалось из уст в уста. Персонал всю душу вкладывал и подносы хватал, когда Константин садился у окна и делал знак, чтобы ему эспрессо принесли.

— Дай я ему кофе отнесу!

— Нет, я! Нет, я! Сегодня моя очередь! Ты ведь только подумай, он же этими руками, что чашку держит, градусник Билану встряхивал.

Но это все были догадки, потому что если Константин кому-то и встряхивал градусник, то под большим секретом, а тайны пациентов он хранил так, как Гиппократ когда-то обязал. И это только придавало загадочности Константину. Одевался он всегда модно, и особенно Буржуй от его желтых ботинок млел, ходил за Константином повсюду, а когда тот пил эспрессо, ложился у его ног и, с обожанием глядя на ботинки, старался незаметно дотянуться до них, и лизнуть краешек.

Константина все любили, все на него как на редкую птицу посмотреть приходили. Все, кроме Хорошей.

Это случилось, потому что Константин мало того, что сам был врачом, так он еще знал много других врачей. И однажды, зайдя в ресторан неожиданно к вечеру, пока пил свой кофе, позвонил кому надо и спас персонал ресторана, ставший к тому времени вконец нестройным.

А началось все утром, только-только ресторан открылся. Хорошая тогда подошла к Веро и с загадочным блеском в глазах сообщила:

— Веро, а Веро, там на кухню целый ящик с лимонадом выставили. У него срок годности прошел, так что Удав его нам на разграбление отдал.

— Ну, не знаю, — с сомнением протянула Веро.

Соблазн, конечно, присутствовал. Лимонад был модный и дорогой, и Веро уже второй месяц с зарплаты откладывала, чтобы его попробовать.

— Но вообще-то, — призналась она, — я к сроку годности отношусь с уважением.

— Да брось ты, — беспечно отмахнулась Хорошая, — он просрочен-то всего на неделю.

И Хорошая ее даже этим успокоила, но только, пока Веро с подносами бегала, ящик с лимонадом благополучно без нее прикончили.

— Спасибо, — мрачно сказала Веро, допивая в обед то, что оставалось на дне бутылки.

— Спасибо, спасибо, спасибо, — благодарно лепетала она к вечеру, когда всем плохо стало, а Константин, ложечкой сахар помешивая, звонил другим врачам — о групповой клизме договаривался.

— Нет!!! — бросилась тогда Веро к его желтым ботинкам. — Пожалуйста, умоляю, только не клизма! Пропишите мне что-нибудь. Ну, вы же можете. Меня и тошнит-то самую малость.

Константин с сомнением покачал головой.

— Ну, не знаю, Веро. Ладно, сделаю для тебя исключение.

А потом нацарапал что-то у себя в блокноте.

— Два дня поголодай и вот тебе рецепт. Два дня чтобы не ела. Я тебе серьезно говорю!

И с того самого дня Веро стала его самой большой поклонницей. А Хорошей тогда хуже всех пришлось. Константин ее дольше всех в больнице продержал.

— Да что ты негодуешь? — удивлялась тогда Веро. — Ты знаешь, сколько одна его консультация стоит? А он тебя бесплатно в отдельную палату устроил, да еще навещал. Мне бы так отдохнуть…

…И, вспомнив это, Веро расстроенно смахнула крошки со стола. Потом вздохнула, собрала всю силу воли и пошла на кухню мириться с Робертино. Тот, увидев ее, демонстративно отвернул голову, схватил нож и стал разделывать курицу, громко разговаривая с Буржуем.

— Ну, кто у нас всегда молодец? Не хамит, не спорит? Слушает и молчит, когда шеф-повар замечание делает!

Буржуй кивал, соглашался и алчно смотрел на курицу.

Веро в растерянности постояла на пороге и, ни слова не говоря, вышла, прикрыв за собой дверь. Проскользнула тихо в подсобку и, забившись в угол, села на ящик.

«Пойду к Константину работать, — удрученно подперла она голову, — только бы их всех больше не видеть. Хотя, что это меняет? Подносы везде одинаковы».

Надо будет только Алессандре сказать. И Хорошей. Одна радость — Максимильян вечером обещал заехать.

…Максимильян был чудо-братом. В придачу ко всей иной своей одаренности он умел доносить плохие новости так, что новости уже не имели большого значения. Забыв обо всем, все смотрели только на Максимильяна. Ах, как он говорит, а какой у него костюм, а умница какой. Если надо было кого-нибудь расстроить, Веро всегда пропускала вперед Максимильяна.

Он к тому времени работал в крупной финансовой компании — носил дорогие костюмы и по пятницам навещал Веро в ресторане.

— Осторожно! Меня не заляпай. Руки-то не жирные? Галстук-то французский.

В этом была трагедия непонимания. От него пахло туалетной водой, от Веро — едой.

— У меня на работе внизу чебуречная, — часто говорил Максимильян, целуя сестру, — так запах что от них, что от тебя один и тот же.

— Это пицца! — оскорбленно восклицала Веро.

В ресторане Максимильяна тоже знали. Он как-то заехал перед самым закрытием, взглянул на сестру и резюмировал:

— Я смотрю, ты еще больше отощала. Позор. Это