Мать - Максим Горький

- Сытых немало, честных нет! - говорил хохол. - Мы должныпостроить мостик через болото этой гниючей жизни к будущему царству добротысердечной, вот наше дело, товарищи!

- Пришла пора драться, так некогда руки лечить! - глуховозразил Весовщиков.

Было уже за полночь, когда они стали расходиться. Первымиушли Весовщиков и рыжий, это снова не понравилось матери.

«Ишь, заторопились!» - недружелюбно кланяясь им, подумалаона.

- Вы проводите меня, Находка? - спросила Наташа.

- А как же! - ответил хохол.

Когда Наташа одевалась в кухне, мать сказала ей:

- Чулочки-то у вас тонки для такого времени! Уж выпозвольте, я вам шерстяные свяжу?

- Спасибо, Пелагея Ниловна! Они кусаются, шерстяные! -ответила Наташа, смеясь.

- А я вам такие, что не будут кусаться! - сказала Власова.Наташа смотрела на нее, немного прищурив глаза, и этот пристальный взглядсконфузил мать.

- Вы извините мою глупость, - я ведь от души! - тиходобавила она.

- Славная вы какая! - тоже негромко отозвалась Наташа,быстро пожав ее руку.

- Доброй ночи, ненько! - заглянув ей в глаза, сказал хохол,согнулся и вышел в сени вслед за Наташей.

Мать посмотрела на сына - он стоял у двери в комнату иулыбался.

- Ты что смеешься? - смущенно спросила она.

- Так, - весело!

- Конечно, я старая и глупая, но хорошее и я понимаю! - слегкой обидой заметила она.

- Вот и славно! - отозвался он. - Вы бы ложились, пора!

- Сейчас лягу!

Она суетилась вокруг стола, убирая посуду, довольная, дажевспотев от приятного волнения, - она была рада, что все было так хорошо и мирнокончилось.

- Хорошо ты придумал, Павлуша! - говорила она. - Хохол оченьмилый! И барышня, - ах, какая умница! Кто такая?

- Учительница! - кратко ответил Павел, расхаживая покомнате.

- То-то - бедная! Одета плохо, - ах, как плохо! Долго липростудиться? Родители-то где у ней?..

- В Москве! - сказал Павел и, остановясь против матери,серьезно, негромко заговорил:

- Вот, смотри: ее отец - богатый, торгует железом, имеетнесколько домов. За то, что она пошла этой дорогой, он - прогнал ее. Онавоспитывалась в тепле, ее баловали всем, чего она хотела, а сейчас вот пойдетсемь верст ночью, одна…

Это поразило мать. Она стояла среда комнаты и, удивленнодвигая бровями, молча смотрела на сына. Потом тихо спросила:

- В город пойдет?

- В город.

- Ай-ай! И - не боится?

- Вот - не боится! - усмехнулся Павел.

- Да зачем? Ночевала бы здесь, - легла бы со мной!

- Неудобно! Ее могут увидеть завтра утром здесь, а это ненужно нам.

Мать, задумчиво взглянув в окно, тихо спросила:

- Не понимаю я, Паша, что тут - опасного, запрещенного? Ведьничего дурного нет, а?

Она не была уверена в этом, ей хотелось услышать от сынаутвердительный ответ. Он, спокойно глядя ей в глаза, твердо заявил:

- Дурного - нет. А все-таки для всех нас впереди - тюрьма.Ты уж так и знай…

У нее дрогнули руки. Упавшим голосом она проговорила:

- А может быть, - бог даст, как-нибудь обойдется?..

- Нет! - ласково сказал сын. - Я тебя обманывать не могу. Необойдется!

Он улыбнулся:

- Ложись, устала ведь. Покойной ночи!

Оставшись одна, она подошла к окну и встала перед ним, глядяна улицу. За окном было холодно и мутно. Играл ветер, сдувая снег с крышмаленьких сонных домов, бился о стены и что-то торопливо шептал, падал на землюи гнал вдоль улицы белые облака сухих снежинок…

- Иисусе Христе, помилуй нас! - тихо прошептала мать. Всердце закипали слезы и, подобно ночной бабочке, слепо и жалобно трепеталоожидание горя, о котором так спокойно, уверенно говорил сын. Перед глазами еевстала плоская снежная равнина. Холодно и тонко посвистывая, носится, мечетсяветер, белый, косматый. Посреди равнины одиноко идет, качаясь, небольшая,темная фигурка девушки. Ветер путается у нее в ногах, раздувает юбку, бросаетей в лицо колючие снежинки. Трудно идти, маленькие ноги вязнут в снегу. Холоднои боязно. Девушка наклонилась вперед и - точно былинка среди мутной равнины, врезвой игре осеннего ветра. Справа от нее, на болоте, темной стеной стоит лес,там уныло шумят тонкие голые березы и осины. Где-то далеко впереди тускломелькают огни города…

- Господи - помилуй! - прошептала мать, вздрогнув от страха…

Дни скользили один за другим, как бусы четок, слагаясь внедели, месяцы. Каждую субботу к Павлу приходили товарищи, каждое собраниеявлялось ступенью длинной пологой лестницы, - она вела куда-то вдаль, медленноподнимая людей.

Появлялись новые люди. В маленькой комнате Власовыхстановилось тесно и душно. Приходила Наташа, иззябшая, усталая, но всегданеисчерпаемо веселая и живая. Мать связала ей чулки и сама надела на маленькиеноги. Наташа сначала смеялась, а потом вдруг замолчала, задумалась и тихонькосказала:

- У меня няня была, - тоже удивительно добрая! Как странно,Пелагея Ниловна, - рабочий народ живет такой трудной, такой обидной жизнью, аведь у него больше сердца, больше доброты, чем у тех!

И махнула рукой, указывая куда-то вдаль, очень далеко отнее.

- Вот какая вы! - сказала Власова. - Родителей лишились ивсего, - она не умела докончить своей мысли, вздохнула и замолчала, глядя влицо Наташи, чувствуя к ней благодарность за что-то. Она сидела на полу передней, а девушка задумчиво улыбалась, наклонив голову.

- Родителей лишилась? - повторила она. - Это - ничего! Отецу меня такой грубый, брат тоже. И - пьяница. Старшая сестра - несчастная… Вышлазамуж за человека много старше ее. Очень богатый, скучный, жадный. Маму -жалко! Она у меня простая, как вы. Маленькая такая, точно мышка, так же быстробегает и всех боится. Иногда - так хочется видеть ее…

- Бедная вы моя! - грустно качая головой, сказала мать.Девушка быстро вскинула голову и протянула руку, как бы отталкивая что-то.

- О нет! Я порой чувствую такую радость, такое счастье! Унее побледнело лицо и синие глаза ярко вспыхнули. Положив руки на плечи матери,она глубоким голосом сказала тихо и внушительно:

- Если бы вы знали… если бы вы поняли, какое великое делоделаем мы!..

Что-то близкое зависти коснулось сердца Власовой. Поднимаясьс пола, она грустно проговорила: